Или приходит мальчик и говорит:
– Мама говорит, что здесь нет кило соли.
– Как это нет? – кричит он. – Я своими глазами видел, когда взвешивали. Неси-ка ты соль матери и скажи ей, что здесь ни граммом больше, ни граммом меньше.
Теперь даже мальчишки, ученики при лавке, стали его бояться. Он замечал каждую мелочь.
– Эй, эй, ты ослеп, что ли, не видишь, что кофе сыплется? А ну, нагнись, да собери все. Разве ты не знаешь, что каждое зернышко на вес золота ценится?
Накричит он на одного и принимается за другого:
– А ты почему не вытер крышку от бидона с постным маслом, не видишь, сколько пыли на ней? Я тебе уши оборву, если покупатель придет и вернет товар из-за грязи.
Он совал свой нос не только в мелочи, с каждым днем он все больше вмешивался и в крупные дела. Садится, например, Тодор за прилавок писать письмо.
– Что пишешь? – спрашивает господин Джурджевич тоном опекуна.
– Да вот хочу заказать немного постного масла, – виновато отвечает Тодор.
– А сколько его еще осталось? – продолжает допытываться тот.
– Да немного есть.
– Э, тогда не заказывай. Закажешь перед постом; тогда свежее масло будет очень кстати.
– Как бы не опоздать, – замечает Тодор.
– Не опоздаем – придет время, я тебе скажу.
И бедняга Тодор рвет начатое письмо
IV
Летний день, послеобеденное время. Покупателей нет. Тодор пошел в кафану играть в домино; один из учеников отправился в город получить по счету, а в лавке остался другой. Он спокойно стоит за прилавком, а господин Джурджевич дремлет на своем стуле.
Мухи жужжат и кружатся над инжиром, изюмом и брынзой, мальчишка усердно отгоняет их. Правда, он не проявлял бы такого усердия, а дремал бы стоя, как дремлют в жаркую погоду все ученики, если бы ему только что не попало от господина Джурджевича, заметившего, что он набрал из бочки целый карман инжира.
Вздремнув немного, Илья встает и совсем по-хозяйски спрашивает:
– Покупатели приходили?
– Нет. – испуганно отвечает ученик.
– А хозяин из кафаны не приходил?
– Нет.
– Гм, гм! – произносит Илья, идет за прилавок, достает из конторки приходо-расходную книгу и начинает просматривать. Листая книгу, качает головой и пишет какие-то цифры на старом кульке, поднятом с пола. Подведя итог, он снова качает головой.
Наконец, из кафаны приходит Тодор. Илья закрывает книгу, озабоченно прохаживается несколько раз по лавке, а затем оборачивается к ученику:
– Выйди отсюда, постой за дверью.
Мальчишка выходит довольный, что на улице он может вздохнуть посвободнее.
Илья еще раз проходит по лавке, значительно поднимает брови и поворачивается к Тодору.
– Послушай, Тодор, так дальше дело не пойдет!
– Что не пойдет? – отвечает Тодор учтиво, словно покупателю.
– Просмотрел я книгу, и кое-что мне не понравилось. Ты, брат, много на себя расходуешь. Что это значит, ты один-одинешенек, а тратишь на себя по восемь динаров в день? И почему ты так делаешь – платишь за квартиру отдельно, за стол отдельно?
– Но… так выходит, – говорит Тодор.
– Знаю, что выходит, может выйти и больше, но так не годится. Я больше не могу допустить этого.
– Не обращайте на это внимания, господин Джурджевич, – говорит Тодор, словно пытаясь освободиться от опекунского надзора.
– Как это не обращать внимания? Да если я не буду обращать внимания на это, ты все промотаешь! – взрывается опекун. – Не выйдет, сынок!
– А какое вам до меня дело? – еще пытается сопротивляться Тодор.
– А такое. Или ты меня будешь слушать, или скажи мне откровенно и честно: пожалуйста, вон из моей лавки. Скажи мне, не бойся, скажи мне, и я никогда больше не переступлю твоего порога.
– Боже сохрани, господин Джурджевич, разве я могу сказать вам такое! Я ценю вас и уважаю. Я вижу, что вы мои друг и друг моему делу, – начинает извиняться Тодор.
– А раз ты видишь, что я твой друг и друг твоему делу, то ты должен меня слушаться! Ты не можешь тратить больше шести динаров в день!
И Илья победил. Бедному Тодору осталось только согласиться. Про себя он не раз возмущался этой незваной опекой, которой подверг его Илья, возмущался, когда тот бил учеников, возмущался, когда тот своей вспыльчивостью разгонял покупателей, но сегодня он простит ему одно, завтра другое, и все из уважения к старости и «учености». Так он совсем превратился в подопечного, а господин Джурджевич в хозяина лавки.
V
Однажды Илья пришел, как обычно, в семь часов утра, но злой, как черт. В этот день он не делал замечаний ученикам и ни слова не сказал Тодору.
В полдень он ушел домой, а после обеда вернулся и, пока Тодор играл в домино в кафане, сердито мерил шагами лавку. Когда Тодор вошел, старик попросил его выслать учеников. Тодор послал одного из них по делу, а другому велел выйти, и они остались одни.
Илья не двигался с места и смотрел Тодору прямо в глаза.
– Это правда, то, что я слышал?
– Что, господин Джурджевич? – любезно спрашивает Тодор.
– Ты собираешься жениться?
– Я… – смешался Тодор. – Если бог даст…
– Неужели я должен узнавать об этом от посторонних?
– Эх, боже мой, господин Джурджевич, – медовым голосом начал Тодор. – Я бы сказал вам, зачем мне от вас скрывать, только ведь еще ничего нет. Все это просто так, один разговор, можно сказать.
– Хорошо, пусть один разговор, – произнес Илья тоном опекуна, – а теперь перейдем к делу. Во-первых, есть ли у девушки деньги и, если есть, то сколько?
– Нет, девушка сирота, но она очень добрая и красивая.
– Нет денег?! – Илья был поражен.
– Нет, – отвечал Тодор.
Илью взорвало
– Тогда ты на ней не женишься!
– Но… – пытается сказать что-то Тодор.
– Я тебе говорю: ты на ней не женишься. Пока я жив, не допущу этого.
– Но, господин Джурджевич, – снова попытался вставить слово Тодор.