Конечно, все может произойти безболезненно, только скажи она о телеграмме Дубкову. Он сейчас же созвонится с Кузиным, скажет... Да, скажет, что его жена не может ехать, и тогда страшное ей «да» прозвучит само собою.
Меденцева спрятала телеграмму в журнал, стала смотреть в окно. Как незаметно подкралась осень! Давно ли Меденцева сидела на своих узлах у конторы совхоза, давно ли писала на коленях письмо Луговому под немилосердным солнцем, а сейчас вот пасмурно и сыро. Дует ветер, и люди идут против ветра головою вперед, словно хотят бодаться. А в степи, на открытых просторах, еще ветренее, еще холоднее. Скоро и к универсалу не притронешься: так и будет прихватывать пальцы. Особенно по утрам, когда ударят морозы.
Быстро, по-осеннему быстро стемнело. Меденцева включила свет и взялась за журналы. Но ей не работалось. Думала о вызове в Жаксы-Тау, о том, что сказать Дубкову.
Он пришел поздно, усталый, но возбужденный. Взглянув на него, тщательно выбритого, одетого в лучший костюм, Меденцева догадалась, что он прямо от нее поедет на станцию. А поезд проходил на рассвете. Дубков пробудет дней пять на областных совещаниях, за это время она что-то придумает. Вот и можно не говорить о телеграмме. Так легче.
Меденцева сделала удивленные глаза, будто была поражена франтоватым видом Дубкова.
— Еду, Ниночка. Еду. День — сессия, день — пленум, день — на встречи, на дорогу... Словом, с неделю не увижу тебя, — проговорил он, садясь на стул напротив ее.
— И не поторопился прийти, — с укором сказала она, хотя знала, что он был на партийном собрании.
— Итоги подводили, милая. Итоги! И переругались страшно.
Меденцева поморщилась.
— Без этого нельзя было обойтись.
Зная осведомленность Меденцевой в совхозных делах, Дубков со свойственной ему запальчивостью принялся рассказывать о своей ссоре с главным агрономом и зоотехником. Вся наука совхоза восстала против него. Каково!
Меденцева любила слушать Дубкова, когда он говорил о своих делах. Он заражал ее своим энтузиазмом, и она, сама не замечая этого, всегда была на его стороне. А на собрании вот многие коммунисты не поддержали своего директора. Ему так и сказали, что ты, мол, дорогой товарищ, хватил лишку и строишь планы, оторвавшись от трезвых экономических расчетов.
— И, понимаешь, Ниночка, с карандашом в руке доказали мне, что я зарвался.
— Ты признал поражение? — спросила Меденцева, удивляясь.
— В том то и дело, что нет.
— Но раз ты не прав.
— Какой же я буду директор, если при первой атаке подниму руки... Пусть позлятся, пусть тщательнее подсчитают, прикинут резервы. Глядишь, и примем компромиссное решение. Вот так, моя милая. А пока мне влетело. Хороши, черти!
Меденцева улыбнулась. Она не знала, как подумать о том, что услышала: хорошо это или плохо. Но она привыкла верить всему, что делал Дубков, как хорошему и необходимому, потому что совхоз числился в передовых.
— Ну, оставим эту тему. От Кузина нет известий?
Меденцева сделала легкий отрицательный жест рукой.
— И не надо. Твоему Кузину, кажется, скоро хвоста наломают. Что там назревает в экспедиции! Мамбетов все носится по отрядам, берет объяснения.
— Чаю хочешь? — спросила Меденцева, чтоб отвести неприятный разговор.
— Попозже, — сказал он и схватил Меденцеву за руку, чтобы она не ушла. — Ведь я не видел тебя два дня!
— И уезжаешь.
— Да, да! Не хотел тебе говорить, но... у меня от тебя нет секретов. На этом пленуме, возможно, решится вопрос о переводе меня на новую работу.
— Как же ты оставишь совхоз? — спросила Меденцева, хотя ей хотелось узнать вовсе не это.
— Ты лучше спроси: куда? — сказал за нее Дубков. — В облисполком! Понимаешь?
— Это лучше или...
Дубков ее перебил:
— А как ты думаешь?.. Меня рекомендуют председателем.
— Право, я не знаю. Я привыкла видеть тебя в совхозе.
— Ты не довольна?
— Ты разговариваешь со мной так, как будто я... твоя жена.
— Разве это плохо? Я ведь люблю тебя. Ты знаешь.
— Да, ты говоришь об этом часто.
— Тебе не нравится?
— Ты никогда не спросишь...
— Я не хочу спрашивать, — перебил ее Дубков. — Потому что знаю, что ты еще думаешь о Луговом. Ну что же, это пройдет. Не так давно мне казалось, что, похоронив жену, никогда и ни за что не полюблю, что всю заботу перенесу на Светлану. А жизнь корректирует чувства, клятвы... Потому что мы, Ниночка, люди. Я... не могу без тебя. Понимаешь, не могу!..