Перед рассветом в окно постучали. Первой проснулась Меденцева, толкнула в плечо Дубкова:
— Дима!
Он торопливо оделся. Умылся на кухне, наверное разбудив тетю Пашу. Меденцева поморщилась, как от боли. Да, конечно. Они говорят там. Когда Дубков вошел, Меденцева спросила, чтобы не молчать:
— Как же без завтрака?
Привычным жестом он вскинул руку, взглянул на часы.
— Перехвачу в машине. Ты не вставай.
Она следила за каждым его движением, оценивала про себя каждый его жест, будто он уже был ее мужем. И вдруг представила на его месте Лугового. Представила и зажмурилась: воспоминание о нем закружило голову...
Опять в окно постучали, и брызнули светом фары автомашины.
— Пора, — со вздохом проговорил Дубков и подошел к кровати.
Наклонившись над Меденцевой, спросил:
— Не удерешь без меня?
— Удеру, — вдруг вырвалось у нее.
— Я тебе удеру...
Дубков схватил ее голову, стал целовать...
Когда он уехал, Меденцева долго лежала, глядя остановившимся взглядом на потолок. Не заметила, как рассвело. Нужно было вставать. Она поднялась неохотно и посмотрела на себя в зеркало. И вдруг сказала, сказала громко, будто боясь, что та, в зеркале, не услышит ее:
— И все-таки ты дрянь!
И сама у себя спросила: «Почему?» — «Да потому, что любишь Лугового, а живешь с Дубковым... Станешь его женой, а Лугового не выбросишь из сердца... Будешь лгать... Из-за того, чтобы не скитаться по степи, не изнывать от жары, не мерзнуть в палатке... Чтобы всегда был свой уютный и теплый угол».
Так мысленно она хлестала себя, разглядывая свое бледное лицо и будто не узнавая его. И вдруг ей до боли стало жалко молодую, красивую женщину с усталыми глазами, которая глядела на нее из зеркала, отчужденно и осуждающе.
Меденцева отвернулась, начала одеваться.
После завтрака она собрала вещи и уехала в Жаксы-Тау...
В конторе экспедиции ничто не изменилось, если не считать, что камеральные работы стала вести Валентина Шелк. Меденцева едва узнала ее, от былой хохотушки не осталось и следа. Над арифмометром сидела худая, удрученная женщина.
Не выдавая своего удивления, Меденцева сдержанно поздоровалась, осведомилась, где Кузин.
— Он теперь не живет здесь. На квартиру переселился. К нему ведь жена приехала, — ответила Шелк, глядя пустыми глазами перед собой.
— Навестить?
— Нет, работать. Будет ставить ночные наблюдения. Вот и набирает отряд. Все, кто закончил свою работу, пойдут к ней светить фарами...
Меденцева знала, что это значит: в погоду и непогодь нужно забираться на самый верх пирамиды и устанавливать там фару, а затем, по сигналу, снимать — обычно к рассвету. Меденцеву передернуло.
— Вы зря торопились, — заключила Шелк, словно прочитав ее мысли. — Надо было позвонить. Ну, ничего, поживете здесь. Меня тоже агитируют ехать с Кузиной, но я не могу: голова еще кружится.
Меденцева вспомнила свой приезд в отряд Лугового летом, болезнь Шелк после укуса змеи. И то, что ее, больную, Луговой увез на руках в Песчаный.
— А у Лугового как дела... Не закончил?
Шелк, не глядя на Меденцеву, иронически улыбнулась. И от этой улыбки Меденцевой стало нехорошо.
— Ему еще много.
— А Виднову?
Теперь вспыхнула Шелк, почувствовав ответный укол.
— Не везет. Переделывал нивелировку — обнаружился просчет. Метр.
— Боже мой! — воскликнула Меденцева.
— Ну, его обвинили во всех грехах... И тут Кузин икру мечет. Будто кто-то список с координатами потерял. Мамбетов его вызывал. А кому нужны эти координаты? Зачем? Ракеты наводить на совхозные отары что ли? Глупо. Делать нечего этому Мамбетову.
Меденцева нахмурилась. Болтовня Шелк начинала ее возмущать.
— Ладно, что нам до этого, — прервала она девушку. — Скажите, где мне устроиться?
— Пойдемте, покажу. Я уже нашла вам жилье. Недалеко отсюда. Я ведь теперь и за квартирмейстера...
Я не собьюсь с тропы
Время не доносило до Лугового тревог, которыми жила экспедиция. Он будто не замечал и того, что лето ушло, что зима уже дышала в лицо. И только приезд Малининой несколько встряхнул Лугового, отвлекая от гнетущей мысли о Меденцевой.
...Люба протянула руки к костру, ладонями вперед, будто защищалась от пламени, а оно бросалось на нее и шипело.
— Какой холод! Не перейти ли нам в палатку? — спросил Луговой, видя, как ветер задувает костер, как треплет волосы Любы.