— Так.
— А вот у нас есть баптистский проповедник Шелкоперов. Препаскуднейший старичишка. С детства инвалид, будто ему еще в утробе хребет переломило. Этот сын божий не один уже год крутит голову своему стаду, а в стаде человек пятьдесят, есть молодые. Им бы рекорды ставить на производстве, а они — тише воды, ниже травы. Нормы не переработают, на собрание не останутся, общественной работы не ведут. В кино пойти — грех, газетку почитать — грех, радио послушать — тоже грех. Остается одно — читать библию. И читают! На молениях у Шелкоперова детей не увидишь, в обмороки никто не падает, никому рук и ног не отрубили. Однако разберитесь: враг он нашего общества или нет? Самый настоящий вражина. А вот подступитесь к нему с этой 227-й статьей! Не тут-то было! Нет, товарищ лейтенант, существенная недоработка в этом вопросе налицо. Вы меня не переубеждайте!..
Иван Федорович был не таким невозмутимым, каким показался мне в начале пути. Я пожалел, что не разговорился с ним сразу. Не во всем он был прав, но его непримиримая воинственность по отношению к святошам мне нравилась. Действительно, мы уже коммунизм начали строить, а какие-то шелкоперовы ставят палки в колеса.
Разговор наш мог продолжаться, но вот под машиной загремел настил моста, и она выскочила на высокий глинистый берег. Перед нами открылась улица — широкая, обсаженная деревцами.
— В милицию?
— В гостиницу, Иван Федорович, — попросил я. Нужно было почиститься, напиться.
Минут через десять мы уже были в центре города. Витрины магазинов, вывески, палатки с газированной водой и мороженым, газетные киоски. На кинотеатре громадная афиша: «Путь к звездам». Над трибуной портреты передовых людей. Через улицу протянуто красное полотнище, белые аршинные буквы:
«Мы будем жить при коммунизме».
Город как город, даже радостно стало. Горькие слова Ивана Федоровича забылись.
Проехав мимо парка, свернули на боковую улицу и сразу остановились возле крыльца белого двухэтажного дома.
Я простился с шофером и взбежал на второй этаж. Навстречу мне вышла пожилая женщина, пригласила:
— Проходите, пожалуйста. Товарищ Росин звонил... Ваш номер десятый, одноместный.
Мы познакомились. Мария Ивановна, так звали дежурную по гостинице, взяла у меня командировочное удостоверение для прописки, проводила в номер.
Номер небольшой, чистый. Я открыл окно, чтобы впустить свежего воздуха, и вдруг услышал колокольный звон. Редкие, клямкающие удары падали плоско, бескрыло. Я высунулся в окно, чтобы взглянуть в ту сторону, откуда неслись эти звуки, как вдруг увидел Марию Ивановну. Она спустилась с крыльца и засеменила по улице, торопясь на угол, где стояла подвода сборщика утильсырья. Мне видно было, что и сборщик-старик глядит в ее сторону, ждет.
— Клям, клям, клям... — все падали звуки.
Из-за верхушек тополей, кварталах в двух от меня, выступала кирпичная колоколенка церкви.
— Клям, клям, клям... — будто дразнилась она.
— Черт знает что! — выругался я и окинул взглядом улицу.
На углу, где перед этим стояла подвода сборщика утильсырья, уже никого не было.
Я захлопнул окно, вышел в коридор к телефону и попросил соединить меня с начальником милиции. Нужно было, не теряя времени, выехать на осмотр места происшествия, хотя я и не надеялся, что там сохранились какие-либо следы...
Майор Росин прислал машину тут же. Не успел я выпить чашку чаю, как под окном раздался сигнал. Я выглянул и увидел Ивана Федоровича. Очень хорошо: с ним мы уже были знакомы.
Я стал собираться, но в дверь вдруг постучали.
— Заходите! — крикнул я, думая, что пришел шофер.
Но в дверях появилась светловолосая девушка.
— Вы товарищ Иванов? — спросила она.
Мой утвердительный кивок вызвал на ее лице удивление. Наверное, девушка представляла меня каким-то другим, может быть, более солидным и строгим.
— Вы ко мне? — спросил я.
— Да! — Она назвала себя: — Вера Лозина.
Вместо того чтобы поздороваться, я подхожу к следственной сумке и перекладываю ее с одного стула на другой.
— С нами должен быть еще сержант Савочкин. Но он остался, чтобы взять понятых. Мы заедем за ним.
Лозина говорила по-деловому, спокойно, не сводя с меня светлых глаз.
Минут через двадцать мы были уже за городом. Я сидел рядом с Иваном Федоровичем, а на боковых сиденьях газика — сержант Савочкин, Лозина и двое парней-дружинников.
Савочкин — богатырь лет тридцати с усами-пиками в стороны. На полных щеках его, как у ребенка, играл румянец.