— Кто он такой?
— Сборщик утильсырья.
— Вы знакомы с ним?
— Знакома. Тряпье сдавала ему.
— А дома у него были?
— Была. Тряпье помогала разбирать.
— Еще зачем ходили?
— Не помню.
Вот это допрос! Я вытираю лицо платком, наливаю из графина стакан воды и выпиваю с такой жадностью, будто не пил со вчерашнего дня.
— Вы верующая?
— Верующая.
— В церковь ходите?
— Нет, не хожу. В церкви — обман. Там открыто молятся и делают угодное властям, — выпалила Воронова. — А это нельзя называть истинной верой. Мы должны служить не власти, а богу. Вот апостолам тоже не разрешали собираться для молений, однако они тайно собирались. И мы должны тайно собираться, несмотря ни на какие запреты.
— О ком вы говорите? Кто должен тайно собираться? — перебил я ее.
— Мы, верующие. Христиане веры евангельской.
— Сектанты-пятидесятники?
— Мы так себя не называем.
— А кто называет?
— Другие.
Я решил подвести черту.
— Значит, вы принадлежите к секте христиан веры евангельской, или иначе пятидесятников?
— Принадлежу, — подтвердила Воронова.
Естественно, я тут же задал вопрос:
— Кто еще состоит в этой секте?
— Пусть каждый отвечает за себя, — последовал тот же ответ.
— А дочь ваша Сима состоит в этой секте? — спросил я, делая вид, что пропустил мимо ушей последние слова Вороновой, хотя они начинали меня бесить.
— Я отвечаю за себя. За других не отвечаю.
— Но Сима — ваша дочь! — не вытерпел я.
— Она взрослая, скажет сама.
И это говорила мне мать девушки, распятой и чуть не сожженной заживо! Как же затуманили проповедники твою голову, бедная женщина, если ты отдала на поругание дочь! Я не стерпел и сказал ей это, но мои слова не тронули ее.
— А как же Авраам принес в жертву богу своего единородного сына? — спросила она.
— Значит, вы Симу хотели принести в жертву богу, как Авраам своего сына?
Воронова потупила глаза.
— Святое дело. Нечего про него говорить.
Не много я получил от допроса Вороновой. Бился с нею часа два, а написал в протоколе полстранички. Воронова ушла от меня, не простившись.
И вот — другая свидетельница, сразу удивившая меня своим видом. Это была очень высокая и очень худая женщина, с острым птичьим лицом, лет сорока пяти. Глаза ее сидели глубоко и метались в орбитах: вверх, вниз, по сторонам. Я ее немного представлял уже по описанию Веры Лозиной, но не думал, что она выглядит такой изможденной.
— Бржесская... Сарра Николаевна... 1915 года рождения... Не работаю... Замужем... С мужем не живу. Бросил... Трое детей, — отвечала она на вопросы, следя за тем, как я пишу. Мне казалось, что ее удивил сам процесс письма. И я не ошибся: свидетельница была неграмотная.
— Почему вы разошлись с мужем?
— Я верующая, а он нет.
— Вы сектантка?
— Сектантка, — без колебаний ответила Бржесская. Мне показалось, что она готова говорить все, что знает. И я задал вопрос прямо:
— Вы были в Березовой балке, когда...
— Была, — перебила меня свидетельница.
— Что вы там видели?
— Все видела.
— Расскажите, кто привязывал Симу Воронову к кресту.
— Никто не привязывал. Ее святой дух поддерживал.
— А кто костер разжигал?
— Огонь с небес снизошел.
Я взглянул на Бржесскую. Мой взгляд встретился с ее глазами, кроткими до беспомощности. Я думал, что она смеется надо мною, но Бржесская была серьезна.
— Что вы делали в это время?
— Молилась.
— На иноязыках?
— Да.
— Каких?
— На всяких.
— Вы разве знаете языки?
— Когда молюсь, они открываются мне.
— С кем же разговариваете на молении?
— С богом.
— Вы его слышите?
— Слышу, а бывает — вижу.
— Каким же?
— В разных видах. Последний раз телком представился.
— Как же-вы с теленком на иностранных языках разговариваете? — возмущаясь уже, спросил я.
— Голос-то у него человечий...
Я положил ручку, вытер выступивший на лице пот.
— А в Березовой балке он в образе серой пичужки представился, — добавила Бржесская. — Сел на ветку возле креста, глядит...
— Вы давно верите в бога? — спросил я свидетельницу.
Мой вопрос был совершенно лишним для дела, но я не мог удержаться, впервые беседуя с так фанатично настроенным человеком.
— С детства. Отец меня водил в церковь.
— Значит, вначале вы были православной христианкой?
— Была. А потом к баптистам ходила.
— Где это происходило, в Белогорске?
— Нет, на Украине.
— Когда вы в Белогорск приехали?
— Во время войны эвакуировалась.
— И здесь к пятидесятникам попали?
— До этого еще к скопцам ходила, там же, на Украине. Готовилась воспринять царскую печать, да нашего проповедника заарестовали.