Поп! Первый раз в жизни приходилось разговаривать с человеком столь редкой и неприятной профессии. Невольно мне вспомнились карикатуры на попов. Нет, этот поп был другой. По облику его можно принять за художника-модерниста.
— Сколько вам лет?
— Тридцать шесть.
Вот тебе и молодой человек! Наверно, живется батюшке неплохо. Как бы угадав мои мысли, Коротков оправдался:
— Жизнь веду праведную, не пью, не курю, обязанностями не перегружен, а общественной работы не несу.
Он еще острил!.. Как его называть? Гражданин? Товарищ? Просто Коротков? По имени-отчеству?..
— Семья есть? — спрашиваю.
— Как же! Жена (заметьте: не матушка!), дети. Трое...
— И давно вы?..
— В пятьдесят пятом закончил духовную семинарию. И вот с того времени... А в Белогорске три года.
— Жена работает?
— Нет. С третьего курса медицинского за меня вышла. И не окончила.
— Так это вы звоните: клям-клям-клям?..
— Да! Колокол треснул, а новый — где возьмешь?..
Помолчали.
— Что же вы хотели сказать? — спросил я.
— Желаю списочек передать. — Коротков достал из кармана тетрадь. — Здесь у меня все сектанты Шомрина наперечет. С адресами.
— Нет, батюшка, список мне не нужен. Я преступление расследую, а не религиозную деятельность секты, — говорю ему.
Коротков будто удивился:
— Вот как!.. А мы с Шомриным идейные враги.
— А может быть, идейные братья? — уколол я батюшку.
— Нет, враги, товарищ Иванов. Он проводит изуверскую деятельность, а я служу по правилам, официально установленным церковью. Он фанатик, я же...
— Он верит во второе пришествие Христа, вы верите...
— Откуда вы знаете, что я верю? — вдруг ощетинился Коротков, пряча тетрадку. — А если не верю?
Задело попа за живое!
— Тогда уходите из церкви, работайте как все.
— А кто меня примет на работу? По специальности я агроном, сельскохозяйственный техникум окончил...
— Как же вы попали в семинарию?
— Ка-ак? Бывают в жизни крутые повороты. Короче сказать — сидел я за кражу зерна. Познакомился там с одним подлецом, он и сосватал меня в семинарию. Я вначале ему не верил, что прямо из тюрьмы можно идти в семинарию, а когда меня приняли, то увидел, что и другие семинаристы с подмоченной репутацией. И кого только не было! Вот, думаю, попал. А отступать некуда. Так и закончил... Словом, агрономом меня не возьмут, конечно. Да и сам я не пойду — одни нарекания будут. А землекопом идти, признаюсь, страшновато. Отвык от физического труда. Мне бы должность бухгалтера в какой-либо артелишке. Я ведь за заработком на первых порах не погонюсь. Есть сбережения...
Культурный поп, нечего сказать!
— Приходится о детишках подумать, — продолжал Коротков. — Им-то при коммунизме жить. Каково будет в анкетах писать: отец — священник. Стыд. Не оправдаешься.
Коротков спохватился, извинился, что отнял у меня столько времени, и встал.
— Не приглашаю к себе: знаю, что не придете, — сказал он, протягивая мне руку.
— А может быть, и приду. — Я засмеялся.
— Не верю, — твердо сказал Коротков. — Нашего брата обходят. — Он поклонился и скрылся за дверью.
Весь день я работал под впечатлением разговора с Коротковым. Этот поп вызвал новые размышления. Заподозрить его в неискренности было нельзя. К своим выводам он пришел без всякого влияния извне. Вернее, на него влияла сама жизнь, и вот у него заговорили совесть и, конечно, беспокойство за будущность детей. В самом деле, как они отнесутся к отцу — попу, когда вырастут? Беспокойство Короткова я понимал. Я не простил бы своему отцу, если бы он был служителем церкви. Я не уважал бы его.
Днем, по заранее составленному плану, я допрашивал учителей тех школ, в которых учились дети сектантов. К сожалению, я не мог записать в протокол возмущения, с которым они рассказывали о детях, забитых религиозными предрассудками. Особенно тяжело было слушать об отрыве от школы девочек Сарры Бржесской, о том, как старшая из них, Надежда, пыталась на переменах украдкой читать подругам евангелие.
Из милиции я выбрался поздно. Пошел не торопясь, чтобы подышать перед сном воздухом. А он в Белогорске был хорош, особенно вечером. Свернул ближе к парку. Видно было, как светят между деревьями разноцветные огни. Доносится музыка. Люди танцуют, не думая ни о попах, ни о сектантах. И мне вдруг захотелось побыть среди шума и света, потанцевать.
Я уже чуть не свернул в парк, как около меня появился хромой человечек. Он зашагал рядом со мной бесшумно, как тень.
— Вы товарищ Иванов? Я давно иду за вами. Не решаюсь.
— Что вы хотите? — спрашиваю строго.