За дверьми оказалась не одна сторожиха. Вместе с нею перешагнул порог проповедник, брат Илларион, как она называла его, рассказывая Котиной о молениях.
— Я пришел навестить вас, Елена Павловна, — проговорил он вкрадчиво. — Здравствуйте.
У Котиной оборвалось сердце. Ей ничего не оставалось делать, как пригласить проповедника в комнату. В то же время она почувствовала, что ненависть к этому человеку вновь поднялась у нее. С чего это он зачастил? Что ему надо? О, если бы это было не при немцах! Она показала бы ему от ворот поворот!
Бабка Авдотья прошла в свою комнатушку, а проповедник, уверенно и твердо двигаясь по темному коридору, направился в комнату. Елена Павловна зажгла каганец.
Вдруг мертвенный свет снова полыхнул в окно. Елена Павловна вздрогнула.
— Не беспокойтесь, это попугивают партизан, — успокоил Илларион.
— Господи! — вырвалось у нее непроизвольно. — И как вы не боитесь!
Проповедник усмехнулся.
— Мне ничего не страшно, Елена Павловна! Я почитаю бога, молюсь. Веруйте, молитесь, чаще прибегайте к господу и вы. Он откроет и укажет, что надо делать... Жизнь сразу пойдет другая.
Она боялась возразить ему и сидела не шевелясь.
— Зашли бы на моление к нам, хоть бы раз... Вам станет сразу легче и покойнее. Собираемся мы по субботам. В другие дни я хожу по селам.
— И вас не трогают? — спросила она.
— Они знают: я человек безобидный, оружия не возьму в руки. А в том, что я проповедую слово Христа, плохого нет.
Они — это немцы, фашисты, принесшие горе и смерть.
И он так говорит про них, иуда. Мерзкая религиозная ханжа! Нет, он неспроста начал приходить. Его глаза бегают по всем углам, ощупывают каждый предмет.
— Илларион Кузьмич, — она впервые, не без содрогания, называет проповедника по имени-отчеству, — почему вы поселились в нашем селе? Разве в райцентре хуже?
Проповедник ответил не сразу. Пожевал губами, хрустнул пальцами.
«Мерзкая привычка! — подумала она. — Как и все в нем».
— Видите ли, — протянул он, — в городе беспокойно. Каждый может спросить, кто ты, откуда. На каждой улице — патруль. А здесь тишь, отсюда легче уходить в села.
— Вы настоящий миссионер! — проговорила Елена Павловна, удивляясь тому, что она в состоянии управлять собою, сдерживать гнев, прятать презрение.
— Мы с вами оба миссионеры. Вы просвещаете науками, я — священным писанием. Мы с вами, Елена Павловна, коллеги.
— Коллеги! Второй месяц я не занимаюсь. Кое-кто из ребятишек придет ко мне, к кому я схожу — только и отрада.
— В городе начали школы топить. Но, признаться, меня это интересует мало. Для меня главное — духовная жизнь человека. Я жажду крепких убеждений. А это приходит только в молитве. Молитва помогает служить Христу всем сердцем, всей душой, отводит преходящее, мирское.
— Как же отводит, если кругом...
Елена Павловна не договорила, ей вдруг стало тяжело дышать: на глаза попался заячий треух Лесного. Он лежал на табурете у стола, как копна. Елену Павловну бросило в жар. Она бегло осмотрела всю комнату, проверяя, не оставлено ли на виду еще что-либо из одежды Лесного. Перебрала в памяти все то, что могло остаться на виду: меховые рукавицы, шарф, ремень от полушубка, кобура... Нет, ничего нет. Только шапка! Елене Павловне кажется, что шапка растет, светится, что ее не может не видеть проповедник. Что же делать?.. И вдруг, как гром, — стук в дверь. Так стучат только немцы: ногами, прикладами автоматов, плечом. Елена Павловна набрасывает на плечи платок, нащупывает у пояса гранату. Проповедник срывается с места, бежит в темный коридор. А она, рывком забросив шапку за сундук, спешит открыть двери. Немцы не терпят, когда им открывают не сразу.
Вваливаются офицер и два солдата. Они обыскивают комнату. Офицер требует паспорт.
— Муж есть?.. Нет? Кто сейчас был здесь? Кто сидел здесь? Никто? Очень хорошо!
Офицер замахнулся и ударил Елену Павловну по лицу. Второй удар сбил ее с ног.
— Как не стыдно! Бить женщину! — задыхаясь от обиды и гнева, крикнула Елена Павловна. Но офицер уже отошел от нее. Солдаты втащили в комнату проповедника и, как мешок, швырнули к ногам офицера.
— Встайт! Документы!
Проповедник с поразившим Елену Павловну самообладанием протянул паспорт.
— Арестован! — лязгнул металлической челюстью офицер.
— На все воля божья, — ответил ему проповедник.
Елена Павловна глядела на проповедника уже с сочувствием. Вот тебе и не трогают! Вот тебе и терпеливо относятся к вере!
— Марш! Марш! — скомандовал офицер.
Солдат толкнул проповедника в спину, к дверям.
После ухода немцев, арестовавших проповедника, приползла трясущаяся от страха бабка Авдотья. Но Елена Павловна выпроводила ее спать. Старуха еще долго шелестела в своей каморке, как мышь. Каждый звук, доносившийся через стену, ранил Елену Павловну. Но вот за стеною стихло. Она подошла к сундуку и стала отодвигать его медленно, осторожно.