— Налаживать работу с верующими... — поддержал его Филимонов. — Разоблачение Шомрина поможет нам... А Симу Воронову заботой окружить бы. Восстановить на работе, жилплощадь выделить.
— Да, в баню ей возврата нет! — воскликнул Еремин. — В исполком Вороновы обращались после пожара? Просили квартиру?
— Обращались, но мои фонды райкому известны, — проговорил Филимонов. — А директор и слушать не хочет. У меня, говорит, кроме сектантов, на очереди хватает.
— А общежитие?
— В общежитие, говорит, сектантскую заразу не пущу.
— И правильно говорит, — вмешался Чалышев. — Она же там начнет вербовать в секту, библию проповедовать!
— Не начнет, товарищ Чалышев! — не выдержал я.
— Вы ручаетесь? — Чалышев посмотрел в мою сторону.
— Ручаюсь, — горячо ответил я, а сам подумал: «Зря сказал».
— Опрометчиво. Нельзя Воронову в общежитие! — уже категорически произнес Чалышев.
Филимонов, двинувшись на стуле, заметил как бы про себя:
— Да-а, тут нужно прикинуть... И в баню ей, правда, нельзя. Такое пережила девка! С кем бы ее поселить?
— Да с Верой Лозиной! — вырвалось у меня. — Девчата будут держать Воронову под контролем.
— А что вы думаете! — Еремин обвел нас глазами. Может быть, в самом деле, не нужно бояться? Воронова одна, а... Федор Карпович, займитесь устройством Вороновой. Нужно решить этот вопрос в два-три дня. Посоветуйтесь с директором фабрики, в месткоме... Речь идет о человеке! Других вопросов нет?
Я решил рассказать о своем разговоре со священником Коротковым и передал его во всех подробностях, чем неожиданно развеселил всех.
— Думаю, что попу можно будет помочь, — сказал Еремин, обращаясь к Малышеву. — Павел Иванович, побеседуйте-ка с Коротковым. Сошлитесь на Иванова, вот вам и зацепка. Только легкой жизни не обещайте. Никаких условий. Хочет порвать с церковью — мы приветствуем. Отречется — поможем, как каждому гражданину. Вот так! — Еремин встал, протянул руку. — Желаю успеха, товарищи. К вашему сведению: дом атеиста у нас будет возглавлять Нина Ивановна, главврач больницы...
На этом и закончилась наша беседа в райкоме.
По дороге в гостиницу я продолжал развивать свои планы о приобщении сектантов к труду и к общественной жизни. Я говорил, а Леонов молчал. Мне подумалось, что он не разделяет моего мнения. Я спросил об этом.
Леонов улыбнулся.
— Прав-то прав... Однако, Николай Алексеевич, не забывайте, что вы следователь и прибыли сюда не для того, чтобы заниматься всем тем, о чем говорите. Ваше дело — разоблачить Шомрина, агента германской разведки и изувера...
— Да, но ведь мы с вами коммунисты! — запальчиво возразил я. — Не чиновники от ведомства...
— Смотрите, чтобы этим нечиновникам хвоста не наломали за то, что они не своим делом занимаются...
Леонов засмеялся. Я не знал, что подумать: шутит он или говорит всерьез...
«Белый голубь» теряет перья
Сегодня мы с Леоновым начали рабочий день раньше обычного: предстоял допрос Шомрина. Леонов тщательно готовился к этому допросу и ждал приезда важного свидетеля.
— Предвижу необходимость очной ставки, — сказал мне Леонов.
И вот, наконец, свидетель приехал. Я волновался, не был спокоен и Леонов.
Допрос он начал обычно:
— Ваша фамилия, имя, отчество?
Шомрин покрутил головой и, будто делая одолжение, ответил с улыбкой:
— Ну, Шомрин, Иосиф Васильевич.
— С каких пор вы начали носить эту фамилию?
— С рождения. Отец Шомрин, и я Шомрин.
Леонов продолжал:
— Под какой фамилией вы проживали при немцах?
— Под той же, как Шомрин... Меня и арестовывали там.
— Значит, в Кабанихе вы значились Шомриным?
— Шомриным.
— Хорошо. Кого вы знали в селе Кабаниха?
— Многих знал...
— Например?
— Знал учительницу Котину. Немцы ее повесили. Умница была...
— Где жила Котина?
— В школе же. Комнатенка у нее была рядом с комнатой сторожихи.
— И сторожиху вы знали?
— Знал сестру Авдотью, как же...
Мне показалось странным, что Шомрин отвечал правдиво. Однако в этом не было ничего удивительного: ни Котиной, ни бабки Авдотьи уже не было в живых. Вопросы Леонова пока не настораживали Шомрина. Он считал, что нам неизвестно его сотрудничество с немцами.
— Когда вас арестовывали немцы?
Шомрин подумал.
— В сорок втором. Зимой.
— За что?
Шомрин усмехнулся.
— Да ведь второй раз об одном и том же...
— За связь с партизанами? Так?
— Совершенно верно.