— В следующий раз к вам может прийти главврач больницы Нина Ивановна. Я передам ей вашу просьбу... Передать?
Ни да ни нет.
— Зови, Миколай Лексеич! — вдруг говорит Цыганков. — Послушаем про болезни...
— Разве про болезни только...
— Про болезни пусть...
— Договорились. Нина Ивановна придет!
Вдруг вопрос:
— Шелкоперова заарестуют или нет?
Разъясняю, что никто Шелкоперова арестовывать не собирается. Но это не значит, что он хороший человек. Он тоже сеятель предрассудков, тоже лишает людей радости. Он — мракобес.
Когда уже кончились вопросы, Цыганков провозгласил:
— Дорогие сестры! Не без провидения свыше мы прослушали беседу. Теперь поразмыслим о словах умного человека. Поблагодарим бога за приятно проведенный вечер.
Женщины сложили на груди руки и зашептали.
— Расходитесь, дорогие сестры, по домам. Молиться сегодня не будем...
Женщины как бы нехотя покидали двор. Не мог и я сразу подняться и уйти так, будто не сделал всего, что требовалось.
Смотрю, Левитан подводит ко мне Веру и Симу, загадочно так поводит бровью.
— Николай Алексеевич, у нас просьба...
Сима вспыхивает и с укором смотрит на Левитан.
— Ты всегда торопишься...
Это говорит Сима. Хорошо! Начинает проявлять характер. Воцаряется неловкое молчание.
— Мне хотелось бы... — почему-то шепчет Сима, — прочесть протоколы... как Шомрин предал партизан...
— Ну что же, приходите, — говорю.
— Николай Алексеевич, какой вы... — кричит Левитан, но ее дергает за руку Вера.
— Спасибо. — Это уже говорит Сима, опустив глаза.
— Может быть, и нам можно? — спрашивает Левитан по-детски наивно.
— Приходите вместе, — соглашаюсь я.
К нашему разговору прислушиваются. Женщины на меня глядят так, будто видят впервые. Недоверие их ко мне обижает, но что я могу сделать еще?
Вернулся из поездки по районам Леонов.
— Паук оплетал сетями не только Белогорск, — проговорил он, тяжело опускаясь на стул. — В трех районах создал группы пятидесятников, провел водные крещения. И там вел такую же пропаганду.
Затянувшись папиросой, Леонов сказал:
— Завтра с утра мы примемся за допрос Шомрина — Хмары. Думаю, что это будет последний допрос... Нам еще нужно установить, откуда у Шомрина реакционная литература, кто такой брат Иван... Словом, дел еще много, а сроки подпирают.
— Значит, дня через два-три мы уедем отсюда? — спросил я.
— Да-да... Мы и так задержались.
В полдень, когда устроили перерыв, начальник милиции Росин принес нам свежий номер газеты.
— Прочтите, товарищи! — сказал он. — Вам тоже будет полезно...
Мы развернули газету и увидели шапку, набранную большими буквами:
«Изменника Родины и мракобеса — к ответу!»
Ниже, на двух полосах, заголовки:
«Это — человеконенавистник!», «Судить немецкого прихвостня!», «Сима, ты будешь счастлива!», «Жертвы мракобесов».
— Читайте, читайте! Это выступления трудящихся! — говорил Росин.
Мы с Леоновым склонились над газетой и не заметили, когда вышел из кабинета начальник милиции.
После обеда допрос Шомрина продолжался. Казалось, что он теперь ничего не скрывает. Он уже был подведен к тому рубежу, с которого обвиняемый начинает давать признательные показания. В руках следствия были неопровержимые улики.
Впервые я видел Леонова таким суровым на допросе. Я понимал: он допрашивал врага. Вот таким нужно быть каждому из нас, когда мы имеем дело с преступником.
«Мы выходим в мир»
Вот и опять я в Белогорске.
Три дня продолжался процесс над агентом немецкой разведки, главарем нелегальной сектантской группировки пятидесятников, Шомриным — Хмарой.
Три дня толпы людей осаждали Дворец культуры города Белогорска. Зал не вмещал желающих послушать разоблачение изменника Родины и мракобеса. Люди сидели в скверах, обратившись лицом к репродукторам, будто они не только слышали, но и видели все, что происходило в зале заседания суда. А там допрашивались свидетели, выступали эксперты, прокурор, общественный обвинитель, защитники.
Приезд в Белогорск Антонины Михайловны Яблочкиной — партизанки-разведчицы — и Дмитрия Николаевича Кияшко — Мити, партизанского связного — взбудоражил весь город. Комсомольцы, пионеры, школьники ходили за ними по пятам и приглашали к себе.
Их показания на суде выслушивались при напряженнейшем внимании.
Более откровенные показания, чем на допросах у меня, дали Цыганков, мать Симы, другие сектантки. Мария Ивановна и на суде признала, что являлась кассиром Шомрина — Хмары, и назвала суммы, собранные с верующих и переданные проповеднику без отчета об израсходовании. Было доказано, что Хмара подготавливал и проводил жертвоприношение Симы. Да и он не отрицал этого. «Делал, как внушал господь», — постоянно говорил он.