Только одна Сарра Бржесская твердила по-старому: «Пусть каждый отвечает за себя», — чем вызывала смех и осуждение в зале. Суд вынес частное определение о лишении ее родительских прав и направлений детей в интернат. Это решение суда приветствовалось горячими аплодисментами.
Сима Воронова говорила мало, но на все вопросы суда дала правдивые ответы. Меня радовало, что на суде она была без платка — традиционной приметы сектантки. От нее не отходили парни, они атаковали ее в перерывах. Она не обижалась на назойливое предложение дружбы, но старалась уходить от ребят, прятаться. Иногда ее выручали дружинники.
А между верующими и неверующими в перерывах затевались целые диспуты. Страсти иногда достигали такого накала, что требовалось появление сержанта Савочкина.
Суд получил более двух десятков писем с просьбами о суровом наказании Шомрина — Хмары, о расследовании антиобщественной деятельности Шелкоперова.
Три дня каждое слово, произнесенное в суде, отдавалось в моем сердце то радостью, то болью, то негодованием. Я сидел обычно на задних рядах, с виду не причастный к процессу. Никто не догадывался о моем состоянии. Ведь суд — это и проверка качества следствия.
Три дня прошли. Вынесен приговор. Кажется, что теперь нечего волноваться. Но я знаю, что Шомрин — Хмара будет писать кассационную жалобу, будет просить смягчения наказания. Это право осужденного. И дело вызовут в Москву, будут изучать там, чтобы определить законность приговора. И я буду ожидать решения Верховного Суда, все еще волнуясь и переживая.
Вот уже я и распрощался с белогорцами. Около часа просидел у начальника милиции Росина, прокурора Снежкова, зашел в райком. По душам поговорил с Цыганковым. Навестил мать Симы — Прасковью Семеновну. Она меня не обрадовала. Попрощался с сержантом Савочкиным.
У Нины Ивановны я задержался. Она словно бы родилась атеистом.
— Давайте порадуемся, Николай Алексеевич, — сказала она, блестя глазами. — Старуху Воронову переводим из баньки. Ордер на комнату получила.
«Давайте порадуемся!» Как это хорошо сказано! Будто мы тоже переселяемся в новый дом.
Нина Ивановна возглавляет теперь белогорских атеистов. Она рассказывает о работе в каждой семье сектантов, кто где трудоустроен и как начал работать, у кого прочитана первая мирская книжка.
— Дел много! Я, знаете, не ждала, что меня так захватит эта работа!
И я не ждал, что так близко приму к сердцу все то, что будет связано с белогорским делом. Я сказал это Нине Ивановне. На прощанье мы пожали друг другу руки, как равные, хотя она была намного старше меня.
Только к вечеру добрался до общежития, чтобы попрощаться с Симой, Верой и Левитан. Но не застал их. Написал записку, пригласил к себе в гости, если будут в городе.
В воскресенье в полдень Иван Федорович повез меня на станцию. Мы проехали по площади, и я, уже в который раз, посмотрел на портреты передовых людей района, прочел кумачовые лозунги, протянутые через улицу. Вот уже и окраина, вот уже и лес пошел, и открылся вид на Березовую балку. Я знаю: на месте «святого» родника теперь сооружена колонка, и колхозники берут из нее воду на полевые станы.
Вдруг шофер затормозил. Я взглянул вперед и увидел девушек: Симу, Веру и Левитан. Они стояли на дороге, поджидая нашу машину. Остановились, я вышел к ним, протянул руку.
— Как это вы уезжаете, не простившись с нами? — пропела Левитан. — Нехорошо!
Пытаюсь оправдаться, но неудачно.
— Ладно, верим вам, — перебила Вера. — Симочка, передай письмо, а то забудем.
Сима протягивает мне листок, сложенный вчетверо.
— Да вы не смущайтесь, — говорит Левитан. — Письмо деловое. Только прочитаете после. Сейчас давайте прощаться...
Я прячу листок в карман, пожимаю девушкам руки. Расставаться с друзьями всегда тяжело.
Но вот машина тронулась. Они машут мне. А дорога относит, относит их от меня все дальше и дальше. Вот они пошли, взявшись за руки, по дороге, залитой солнцем, запорошенной желтыми листьями. Они уже еле видны...
Я достаю из кармана листок, разворачиваю и читаю:
«Миколай Лексеевич, не думай про нас плохо. Мы выходим в мир, будем жить как все...»
Буквы прыгают у меня перед глазами, заволакиваются туманом. Я едва разбираю подписи. Их не так много. Нет фамилий Сарры Николаевны, матери Симы, многих других... Но кто знает, может быть, уже недалеко то время, когда и они выйдут в мир. Тогда и перед ними жизнь откроет другие пути.