Вспоминать о смерти Стасика, разбившегося на мотоцикле вскоре после свадьбы, Лита не любила. Слишком больно, слишком тяжело, словно и не год прошел, а все случилось только вчера. Она отвернулась, смаргивая слезы.
— Согрей-ка чайку, Аля-Лита. Давай посидим, потолкуем, — сказал Змей.
И Лита отчего-то послушалась, пошла ставить чайник. Через десять минут стол снова был накрыт скатертью, пол вытерт, чашки наполнены чаем, и не «городским», как пренебрежительно отозвался об «Эрл грее» Огненный змей, а местным с травами, хранившимся в большой трехлитровой банке в буфете. Лита травяные чаи не любила, но этот пах настолько вкусно, что она решилась попробовать. И не пожалела. Знать бы вот только, что придется принимать кого-то, надела бы что-то более приличное, чем видавшие виды кеды, потертые джинсы и дешевую клетчатую рубашку-ковбойку. Впрочем, одета она была ничуть не хуже, чем этот Огненный змей. Парень и в самом деле был странный, и даже не из-за нелепой одежды и босых ног, просто странный и все. Какой-то… будто не от мира сего. Странно говорит, странно выглядит, странно смотрит удивительными глазами — золотисто-зелеными, с темным ободком. Лита ни у кого раньше не видела таких. У Стасика глаза были зеленовато-карие, самые обычные. «Тина болотная, а не глаза», — шутил он.
— Ты в линзах? — напрямик спросила Лита. Ладно уж, на «ты», так на «ты»….
— В чем? — очень натурально удивился Огненный змей, будто ни о каких линзах и не слыхивал.
— Ну, глаза твои. Цвет какой-то ненатуральный.
Огненный змей покачал головой.
— Глаза настоящие. И волосы тоже. Это у вас, городских, все поддельное, а тут, если у кого волосы вьются или там грудь девятого размера, как у бабы Глаши, что в доме у реки живет, то уж можешь не сомневаться — все свое, природой данное.
Баба Глаша, бойкая старушонка, явившаяся знакомиться, как только Лита приехала, и правда поразила ее мощным, не по годам высоким бюстом.
— У меня тоже все натуральное, — с неожиданным задором сказала Лита.
— Правда? — усмехнулся Огненный Змей.
— Правда! — выпалила она.
От выпитого чая по телу разлилось приятное тепло, голова стала легкой, все проблемы начали казаться несущественными, решаемыми, и разговор, каким-то образом скатившийся в интимную плоскость, нисколько Литу не обеспокоил. Впрочем, она все же удивилась, когда Змей спросил, весело прищурившись:
— Чем докажешь?
Но удивилась не его вопросу, а своему легкомысленному ответу:
— А проверь!
Проснулась она на следующее утро поздно и долго лежала, натянув одеяло до самого носа. Случившееся вчера между ней и Змеем было невероятной глупостью, поступком опрометчивым и безрассудным, с какой стороны ни посмотри. После смерти Стасика она не хотела ни с кем встречаться, как ни советовали подруги и некоторые родственницы завести мужчину — пусть не для души, но хотя бы для тела. Ей казалось это неправильным, неверным до тех пор, пока сердце не отболит и не затянется рана в душе. И вот вдруг…
— Ну и ладно, — пробормотала Лита себе под нос, вылезла из-под одеяла и оделась, подобрав с пола джинсы и рубашку. Сунула босые ноги в кеды, прошлепала к двери и столкнулась на пороге с улыбающимся Змеем.
— Выспалась? — спросил он, протиснувшись мимо нее в дом. Был Змей все в той же нелепой рубахе и штанах, но в руках держал, прижимая к себе, большую бутылку молока и круглый хлеб, судя по запаху — только из печи. Лита невольно сглотнула слюну.
— В душе есть вода, холодноватая, но сойдет, — крикнул из комнаты Змей. — Приводи себя в порядок, а я пожарю яичницу. Потом можем сходить в лес или на пруд, если захочешь.
— Ага, — ответила Лита, не придумав лучшего ответа. Ну а что? Яичница и свежий хлеб с молоком — отличный деревенский завтрак. А потом можно и в лес…
Ни на пруд, ни в лес они в тот день так и не пошли, а отправились обратно в постель. Правда, днем, когда Лита уснула, умаявшись, Змей успел насобирать, а может быть, и купить где-то земляники и раздобыть сливок — самых настоящих, не магазинных. А еще пожарил картошки с грибами и пообещал вечером организовать шашлыки. И хотя именно в тот вечер с шашлыками не сложилось все по той же причине преобладания телесных интересов над пищевыми, зато сложилось на следующий.
Лита сидела на крыльце, закутавшись в старенькую, но теплую куртку, грела руки о кружку с чаем, смотрела, как пляшут в мангале, который Змей разыскал в сарае, язычки пламени, и вьется над ним в сумерках дымок. Она представляла, как, обжигаясь, вопьется зубами в сочную мясную мякоть, и чувствовала себя совершенно счастливой.