— Головы вниз! — рявкнул Кашкари, уводя их от когтей второй виверны.
Последняя охотничья веревка вылетела вперед и совсем промахнулась мимо налетающего дракона — тварь подогнула ноги и отмахнулась от веревки крылом. Атлантиду нельзя застать врасплох дважды.
Однако веревка и целилась не в виверну, а в ее наездника. Скрутив ему запястья, она заставила его резко дернуть вожжи.
— Фэрфакс, сзади! — окликнул Кашкари.
Иола оглянулась, ожидая увидеть несущуюся на нее пару лап. И увидела, но Кашкари заслонил ее собой. Из положения лицом к виверне он сделал сальто назад, пинком отбросил свой ковер на дракона и, извернувшись в воздухе, встал за Иолантой и обнял ее за талию, чтобы не свалиться с узкого карниза ковра.
— Давай, — закричал Тит, — вдарь этим молотом бессмертия, ну же!
С раннего детства друзья и соседи спрашивали Иоланту, каково это — иметь непосредственную власть над стихиями, без помощи слов и заклинаний. Она не могла им объяснить, пока на школьной экскурсии не попала в Музей немагических артефактов Деламера и не подержала в руках компас, который всегда выравнивал свою дрожащую иголочку в сторону магнитного полюса. Вот так это и чувствовалось — она словно выравнивала себя с невидимой долготой силы.
Предыдущие попытки далеко отклонялись от этой линии. Но на сей раз Иоланта чувствовала разницу, как между приблизительной догадкой и точным знанием. Она постучала Валидусом по руке. Из семи бриллиантовых корон палочки-клинка полился свет.
Иола направила ее вниз и посмотрела на Тита:
— Ради тебя.
Быстрое движение кисти — и пустыня внизу вспыхнула белым электрическим пламенем.
Глава 2
«Ради тебя».
Время замедлилось. Слова звучали в ушах Тита, пока молния искра за искрой крепла и росла из темного песка под ними, словно из сияющих икринок выводилось создание с когтями — когтями, вцепившимся в ближайших виверн. Те в судорогах попадали вниз, сложив обессилевшие крылья, закувыркались в воздухе, точно бумажные дракончики, небрежно брошенные с балкона.
Тишина, глухие звуки ударов тел о землю, и снова нескончаемая тишина. Что длилась, вероятно, лишь долю секунды, прежде чем раздался рев — вопли виверн мешались с криками ошеломленных мятежников.
— Что это было? — Кашкари поднес левую руку к уху в невольном жесте изумления.
Заданный вопрос наконец вывел Тита из остолбенения. Применив заклинание, разносящее голос на версты вокруг, он заговорил:
— Зрите. Вот та, кто повелевает божественной искрой, возлюбленная ангелов.
В Сахаре мало кто поклонялся ангельскому воинству. Тит обращался не столько к повстанцам, сколько к атлантам, среди которых много верующих.
— Помните, узурпаторы часто заявляют, будто возлюблены ангелами, — возразил ему высокий чистый голос.
Тит узнал его — говорила та самая бригадир, что гонялась за ними с момента их с Фэрфакс появления в пустыне.
— И ваш лорд главнокомандующий не заявляет, что ему благоволят свыше? — парировал он.
Атлантида ответила звуком горна. Наездники перегруппировались. Но вместо того, чтобы возобновить нападение, виверны все разом вылетели из-под колпака.
— Фортуна любит смелых! — прокричала одна из девушек.
И ближайшие ей ответили:
— И смелые сами выбирают свою судьбу!
— Фортуна любит смелых! — прокричала она снова.
На этот раз закричали почти все:
— И смелые сами выбирают свою судьбу!
Стало шумно и весело. Мятежники начали смеяться, от восторга, от возбуждения, от пережитого страха. Они подшучивали над перепуганным видом друзей и похвалялись собственной отвагой лишь для того, чтобы услышать в ответ колкости по поводу дрожавших рук и промазавших заклинаний.
У Тита же посреди всего этого празднования холодела кровь. Атлантида не сдается так легко — иначе она не правила бы миром магов.
— Дай угадаю. Тебе это нравится еще меньше, — сказала Фэрфакс.
Он повернулся к той, чьей силе и смелости вверил свою судьбу:
— Ты читаешь меня как открытую книгу.
— Если ты — открытая книга, — ответили ему с едва заметной ехидцей, — то очень похожая на дневник своей матери: сотни пустых страниц и пара переворачивающих жизнь фраз.
Тит не мог не улыбнуться:
— Кстати, ты не устаешь меня поражать.
Фэрфакс подлетела ближе и взяла его за руку:
— Должна признаться, я и сама поражена. Но та часть меня, что воспитана тобой — ты знаешь, вечная пессимистка, — побаивается, не стало ли от этого только хуже.