Прыткий незнакомец ему скорее не нравился. Вообще все происходящее не нравилось. Стаса — неприметного, тихого клерка, утонувшего где-то в богом забытом пруду, привычного, как старый свитер — больше не было. Вместо него был этот чужак, от которого неизвестно, чего ожидать.
К недоверию примешивалось неожиданное чувство одиночества. Стас, верный друг Стас, с которым вот уже семь лет Ро делил бессмертие, исчез. Пропал. Предал. Ро сам осознавал всю бессмысленность этой детской обиды, но не мог ничего с собой поделать.
К тому же почва ушла у него из-под ног при одной мысли о том, что следующим может оказаться он сам. Он заснет однажды, а потом в его теле появится кто-то другой…
— Пойдем, Родион, покажешь мне, что здесь и как, — новенький решительно направился к двери и распахнул ее.
Оказавшись в узком коридоре, глянул сперва в одну сторону, затем в другую, обнаружил решетку. Прошел до нее, стиснул толстые прутья. Зашипел с досады.
— Рука, чтоб ее! Заперто? Отсюда вообще можно выйти?
— Нет.
— А там что? — он указал в темноту за решеткой.
— Ничего. Пустые комнаты, коридоры… Здесь никого нет.
— Никого?
— Кроме нас.
Развернувшись, они зашагали прочь от решетки. Узкий коридор с дверями по сторонам упирался в стенку и больше всего был похож на купейный вагон. Давным давно списанный и тихо ржавеющий вдали от всех железных дорог на свете.
Когда Ро жил еще в своем первом теле, и телу этому было лет десять, он видел такой вагон — неподалеку от небольшой сельской церквушки. Зачем он туда ездил, он уже не помнил, в памяти остались лишь недоумение — как вагон оказался так далеко от железной дороги? — и ощущение безнадежности и затхлости, от которого хотелось бежать.
Позже, предпочтя кисточки и краски отцовским надеждам, Ро пытался найти это место — романтика безнадежности дарила тогда мрачное удовлетворение. И потерпел поражение. Он долго колесил по бездорожью, искал, спрашивал, и, наконец, нашел нужное село. Но вагона уже не было. Церквушку отреставрировали, и вокруг нее, напротив нарядных могил, стояли столь же яркие автомобили.
Раздосадованный, Ро покинул это место, и больше не вспоминал его.
Пока не оказался здесь.
Остальных они нашли у Профессора. Тот сидел за столом, водя пальцем по исписанному листу.
— … просим ускорения решения вопроса… кто написал «просим»? Ваня, ты? Я бы заменил на «требуем». Я думаю, Родион со мной согласится, он настроен более жестко… «требуем ускорения решения вопроса…» Иван Михайлович, вы согласны?
Иван Михайлович смотрел в затянутый паутиной угол. Глаза его стеклянно пялились вдаль, и видно было, что его меньше всего волнует отточенная формулировка.
— Вот из-за таких, как ты, нас и не признают людьми, — пробурчал Профессор вполголоса.
Ванька нервно оглянулся, встретился взглядом с Ро и потянул Профессора за рукав.
— А, Родион Родионович, проходите, проходите… Станислав, как самочувствие?
Ванька впился тревожным взглядом в лицо новенького.
«Почувствовал, — подумал Ро. — Молодец.»
— Господа, я вынужден вам сообщить, что Стас, увы, покинул нас, — сказал он. — Подробностей я не знаю. Будем надеяться, что Стасу сейчас лучше, чем нам с вами.
Петр Евгеньевич перевел взгляд на лицо вчерашнего Стаса.
— Как прикажете величать? — осведомился он.
— Вергилием, — усмехнулся тот. — По крайней мере, я собираюсь вытащить вас из вашего чистилища.
— Да вы, юноша, бунтарь! — одобрительно заметил Профессор. — Дай бог, это вам удастся…
А бунтарь уже стоял у стола, изучая аккуратно написанный документ под нервным взглядом Ваньки.
— Это что?
— Прошение. В правительство. Институт давно закрыли, закон приняли, а мы все тут…
— Когда закрыли? — быстро переспросил новенький.
— Да уж лет шесть как… В октябре закон приняли, кажется. Родион Родионович, вы не помните точно?
— Семнадцатого.
— Вот, и Родион Родионович подтверждает. Шесть лет. А про нас забыли. А мы, знаете, и не люди, и не вещи.
— Экспериментальные крысы, — заметил Ро, усаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу.
— Вот-вот, — подтвердил Профессор.
— Крысы? — Иван Михайлович оторвал взгляд от паутины, на лице его появилась гримаса отвращения. — Где крысы?
— Все в порядке, Иван Михайлович, никаких крыс здесь нет, сидите себе спокойно! Так и живем, в клетке. Списать нельзя, отпустить тоже.
— Погодите. Разве новый закон не предполагает изъятия нейрокристаллов из тел для предотвращения дальнейшей экстракции?