Маленький Ро стоял, зажатый, как в тисках — двое мальчишек держали его за локти, третий замахнулся. Ро зажмурился, потому удар утонул в темноте, но отозвался болью в животе. Ро согнулся пополам. Крыша, край рядом… Ро широко распахнул глаза и увидел ухмылку на лице своего мучителя. Потом отец что-то сделал, и эти трое обходили его стороной, но у сегодняшнего Ро нет никакого потом… Край, под ногами снег, внизу лица, скрывшиеся за метелью, безучастный глаз камеры и стрекот, то ли вертолета, то ли его собственный гул, ставший привычным фоном.
Ро, полуслепой от бьющего в лицо колючего ветра и застившего глаза прошлого, рванулся вперед. За усиливающейся метелью не было видно ни края, ни соперника. Белизна вокруг как чистый холст. Звуки потонули в гуле. Из глаз лился слезами талый снег.
Ро упал на твердую, мокрую поверхность крыши. Прислушался, вгляделся. Прошлое наступило, и он закричал, прогоняя его. Мелькнула какая-то тень справа, и Ро, собравшись, прыгнул туда. У Разумовского заняты руки, а мышцы у них одинаково механические… Да, Левченко был прав, и если за всю жизнь он не совершил ничего такого, чем стоило бы гордиться, то и сейчас, после смерти, не совершит. Не стоит и пытаться…
Его Адам останется незаконченным. Не огонь, а снег, вечная белизна — его, Ро, персональный ад.
— Ты никогда не создашь ни Джоконды, ни Руанского собора, ни Герники!
— Ты бездарь!
Ро зарычал и снова бросился вперед, навстречу белому холсту.
25. Бладхаунд
Вернувшись от Майка, Бладхаунд лег спать. Слишком устал, чтобы разумно действовать дальше. Проспав часа четыре, он почувствовал себя гораздо лучше. Тоша, оставленная в режиме сиделки, хлопотала вокруг него. Бладхаунд механически запихивал в себя завтрак.
Разумовский оказался фикцией. Можно было бы допустить, что Бладхаунд имел дело с кем-то, выдающим себя за Разумовского, но вчерашний сценарий был написан для конкретного человека и ошибку исключал. Был или нет настоящий кристалл, кому он принадлежал, и как получилось так, что имя ему дал Разумовский и никто не заметил подмены?
И что было на экспертизе в институте мозга?
Бладхаунд прикрыл глаза и припомнил все события последних дней. Письмо Разумовскому о том, что его ищут, тоже пришло из института. Пожалуй, у него и вариантов-то не осталось, все ниточки сходятся там.
Институт мозга встретил его гулом. На крыльце, словно стража, стояло несколько местных роботов. Бладхаунд выбрал их них того, кто выглядел поновее, и велел вести его к Молодцову.
— Ваше имя? — уточнил робот.
— Бладхаунд.
— Пойдемте, — сказал робот и покатился впереди.
У Бладхаунда мелькнула мысль, что его ждали.
Оказавшись в кабинете директора, Бладхаунд почувствовал себя так, словно ушел отсюда минуту назад, но зачем-то вернулся. Седой и прямой, как жердь, старик стоял спиной к Бладхаунду, у окна, опираясь на массивный подоконник.
На столе был включен терминал, настроенный на новостной канал. Бладхаунд выключил звук.
— Здравствуйте, Ефим Всеволодович.
— Здравствуйте, молодой человек, — произнес директор, медленно отворачиваясь от окна. — Садитесь, пожалуйста. Кофе?
— Я постою. И от кофе откажусь, спасибо.
— Зачем вы пришли, Бладхаунд?
— Вы заказали тело Артемию Стогову. Мое тело.
Ефим Всеволодович удивленно вскинул брови. Бладхаунд промолчал. К чему объяснения, если Молодцов сам писал письмо Разумовскому, а Бладхаунд его прочел?
— Курите? — спросил директор. — Нет? Это правильно. Я вот бросил — в восемьдесят семь, знаете ли, не покуришь… О чем я? А, да. Тело.
Молодцов вздохнул. Как показалось Бладхаунду — искренне.
— Вы знаете, люди коллекционировали нейрокристаллы, а я — людей. Если вдуматься — это одно и тоже, но в общественном сознании разница, согласитесь, огромна. Я всегда жалел, что вы работаете не на меня…
— И потому решили меня убить?
— Убить? — Молодцов издал странный звук, который Бладхаунд посчитал за смешок. — Разумовский истолковал мою просьбу привести вас сюда слишком вольно. Нет, я не хотел убивать вас. Скорее купить.
— Купить?
— Конечно. Но, посудите сами, чем мог такой старик, как я, привлечь такую ищейку, как вы? Денег у меня особых нет, наука всегда финансировалась плохо. Зато у меня есть то, от чего мало кто откажется — я могу предоставить вам бессмертие. Настоящее, в прекрасном теле, вашем теле, нестареющем, с расширенными функциями… Мое предложение и сейчас в силе, Бладхаунд. Конечно, мне теперь приходится делать его не в столь торжественной обстановке, как я собирался, но все-таки. Тело почти готово, оно в любой момент поступит в ваше распоряжение. Прошивка — за наш счет, Чистяков — отличный мастер.