Выбрать главу

— Это он вас прошил?

Молодцов сел в кресло, провел рукой по лбу. Затем рассмеялся тихим старческим смехом.

— Я не ошибся в вас Бладхаунд. Да сядьте, сядьте вы наконец. Да, Олег сделал мне это одолжение. У меня, знаете ли, сердце отказало аккурат в день принятия закона Левченко. Я человек старый, бессмертием занимался не один десяток лет, связи были, вот я ими и воспользовался. Олег меня прошил, Стогов привез тело. Не было меня несколько дней, ну так я старик, здоровье, понятное дело, сердечко шалит… А через неделю вышел на работу, как ни в чем не бывало, кроме вас никто не заметил.

— Чистяков тоже робот?

— Нет. Но тело у него в лаборатории лежит, на всякий случай. Когда надо будет, я сам прошью его. Сноровки я не утратил, нейрокристалл это такая память, знаете, которая не стирается. Хоть какой-то от них прок… Но вы так и не сказали, как догадались.

— Вы повторяетесь.

Молодцов поднял брови:

— Надо же. А я и не замечал… Но вы правы. Увы, и Левченко был более чем прав.

— Зачем он вам понадобился?

— Левченко? Э-эх, молодой человек! Я-то думал, вы все поняли.

Директор встал, снова подошел к окну.

— Тоскливая это штука, бессмертие, — сказал он тихо. — Я старик. Я хотел вернуть времена моей молодости. Я, Олег, Саша, Веня… И вы — я всегда жалел, что вы работаете не на меня. Впрочем, я опять повторяюсь.

— Вы заказали и тело Левченко тоже?

— Конечно.

Бладхаунд прикинул в уме. Сумма выходила огромная. Вряд ли у старика есть такие деньги. Значит, и Стогову тоже было обещано бессмертие.

— Бессмертие, — кивнул Молодцов. — Стогову одного не хватало — он мечтал создать тело для плотских удовольствий. Я-то этого лишен, — Молодцов развел руками. — Но я не жалею. Для меня всегда первичны были удовольствия интеллектуальные. И здесь, знаете, в моем теперешнем положении есть преимущества. Я могу, к примеру, по нескольку раз решать одни и те же кроссворды.

Он снова тихо рассмеялся.

— А как же Кривцов? — спросил Бладхаунд.

— Кривцов?

— Да. Себя, Чистякова, Левченко, даже меня вы обеспечили телами.

Молодцов вмиг посерьезнел и отвернулся к окну.

— Кривцов, — глухо сказал он. — Веня всегда мечтал о бессмертии. Все, что он делал, он делал ради этого. Он любил говорить, что в бессмертие надо выпускать только самых достойных. Все бился, пытаясь понять, отчего они хорошеют… Я опять повторяюсь?

Молодцов вздохнул и повернулся в Бладхаунду:

— Вы же видите, мы постоянно проживаем одно и то же. Мы, когда-то бывшие неплохими учеными, теперь только и можем, что раз за разом решать одни и те же несложные задачки. Веня пытался спорить. Он полагал, что если обладатель кристалла сумеет при жизни освободиться от всех условностей, научится жить настоящим моментом, то и после смерти избежит сетей прошлого. Он искал идеальный нейрокристалл. Философский камень в своем роде.

Молодцов помолчал немного.

— Он работал с готовыми кристаллами, пытаясь как-то приспособить их к бессмертию. Вы знаете, — Молодцов снова отвернулся к окну, — в глубине души я никогда не верил в это его бессмертие для избранных. Но я старик. Единственная наша надежда — тех, кто обречен проживать снова и снова то, что уже было прожито — в том, что Веня был прав. Он очень хотел бессмертия и считал, что нашел рецепт идеального кристалла. Если бы я предложил ему бессмертие, то он бросился бы в него сразу, не задумываясь… И мир бы остался без такого необходимого открытия.

— Кривцов не похож на человека, способного сделать открытие.

— Это вина всех нас. Моя, в частности. И Левченко, который ушел из жизни слишком рано, а ведь он как никто поддерживал Веню. Левченко умер, я тоже, институт закрыли… А Веня не смог выстоять один против всех. Он выбрал неверный путь, и теперь цена этой нашей надежде — грош.

Бладхаунд молчал, ожидая продолжения.

— Эх, — вдруг вздохнул Молодцов. — Вы уже знаете, или узнаете от меня, что того кристалла Разумовского, который переполошил рынок, не существует. Нейрокристалл Разумовского должен был бы носить название кристалла Левченко.

Бладхаунд кивнул.

— Давно вы знаете об этом? — спросил он.

— Я узнал… Погодите… За неделю где-то до нашего с вами знакомства. Яворский принес мне кристалл на экспертизу. Я, разумеется, сразу узнал Разумовского. Однако экспертизу проводил Чистяков, человек предельно аккуратный и не отступающий ни на шаг от инструкции. Он провел все тесты, какие необходимо, однако Чистяков, как я, без сомнения, уже говорил вам, сильнейший историограф. Это поистине талант, чрезвычайно ценный, видеть в оттенках кристалла не просто характер, но и следы прожитой жизни. В тот же день Олег пришел ко мне и был растерян. Надо знать Олега, такого спокойного и рассудительного человека еще поискать, а тут на нем просто лица не было. Это, сказал он, не Разумовский. Не может быть Разумовский.