Глава 2. Роды
Неожиданно вой оборвался и послышалось жалобное повизгивание Лайки. Так она визжала в прошлом году, когда стая голодных волков обложила их заимку. Десять матерых зверюк тогда уложил Петрович!
Он вытащил из брезентового футляра снайперскую винтовку и достал из стола прибор ночного видения. Оделся и вышел из заимки. Огляделся. Никаких волков нет. Тем не менее, Лайка, натянув цепь, рвалась в сторону просеки. Посмотрел в ту сторону. Ничего. Но собаке надо верить. Петрович надел снегоступы и пошлепал по просеке, не снимая прибора.
Метров через пятьдесят заметил слабое свечение у земли. Упершись спиной в огромную ель сидела молодая женщина. Глаза у нее были открыты. "Если светится на приборе, значит теплая, живая!" - решил Петрович и, взвалив ее худенькое тельце на плечо, резво затопал к заимке.
Но он ошибся. Женщина была мертва. Не помогало ни искусственное дыхание, ни непрямой массаж сердца. Этим премудростям Петрович еще в спецшколе обучился.
"Можно еще, конечно, укол в сердце, да где ж взять нужные лекарства здесь?" - Петрович с сожалением вспомнил, какие чудные чемоданчики они получали после спецшколы, уходя на задания. Теперь о таком остается только мечтать.
Он кинулся к своему ноуту, начал лихорадочно прыгать по медицинским сайтам. Но так и не нашел нужного рецепта. Видимо, оживлять мертвых еще никто не научился.
И вдруг боковым зрением он заметил движение лежавшей на полу у дверей женщины.
"Жива!" - он еще раз прислонил ухо к груди. Тишина. Но зато он увидел то, на что раньше не обращал внимания. Перед его глазами вздымался выпуклый живот. И он слабо шевелился!
"Да она же беременна! Черт! Ребенок! Он жив!", - Петрович одним рывком разорвал байковый халат и ситцевую комбинацию. Живот высился синим бугром. И шевелился!
"Кесарево сечение! Но как его делают? Где делать надрез?", - этому Петровича не учили.
Он повернул голову к ноутбуку. Нет, пока найдет, будет поздно! Надо резать!
Решимости ему было не занимать, тем более, что он знал, что мертвым больно не бывает. Выхватил из высокого ботинка свою любимую "козью ножку", которой брился уже пятнадцать лет. Он сделал ее сам, вставив в косточку и залив свинцом обточенное лезвие от немецкой короткой, но широкой бритвы.
Кожа живота разошлась и открылся весь в синих прожилках родовой пузырь. Он сделал второй быстрый надрез. Плеснула мутная жидкость и появилась блестящая головка ребенка.
"Черт, надо же теплой воды!", - он осторожно поднял дернувшегося ребенка. Раздался тонкий писк и тельце в его руках затрепыхалось. Ручки и ножки судорожно дергались. "Так, что там дальше положено делать? Ага, перевязать пуповину!", - он глянул на животик ребенка. Пуповины не было!
Лоб тут же покрылся испариной. "Что-то тут не так! - мелькнула мысль,- может я ее нечаянно оборвал, когда вытаскивал ребенка?", - он еще раз оглядел животик и ребенка. В нем было не более килограмма веса.
"Может он недоношенный, семимесячный?", - начал гадать Петрович. Сквозь впалый животик выпирал позвоночник.
А ведь у всех новорожденных животики всегда выпуклые, это факт.
Облив ребенка из чайника теплой водой, обтер его чистым полотенцем и положил на кровать. Стал внимательно рассматривать и искать другие изьяны.
Это была девочка. Вроде на руках и ногах по пять пальцев. Ага, головка без единого волоска. "Может, потом вырастут?", - с надеждой подумал Петрович. Он потрогал головку. Она была мягкая! Ну, вот! Значит, все-таки ребенок ненормален. Да это и неудивительно. Неизвестно, сколько он находился в мертвой женщине. И вообще, как он выжил?
Петрович вспомнил о трупе. А вдруг женщина - беглая зэчка? Тогда ее уже ищут. Черт! Первый же мент объявит его убийцей - и будет прав! Попробуй потом докажи, что она умерла не от его ножа!
Надо думать! Значит, так. Заявлять о трупе нельзя. Это однозначно. Ну, от него избавиться будет несложно. Он спустит его в прорубь на реке, если и всплывет, то через полгода. А вот от ребенка не избавиться. Не убивать же его? Он глянул на девочку. Накрытая простынкой, она сучила ножками и ручками и пищала.
Сдать в детский дом? Ну, нет! Только не это... Он ведь теперь в какой-то степени ей родня. Ну, не отец, конечно, но ведь без него она бы умерла. Он ей спас жизнь и теперь должен за нее отвечать! И вообще, по народным законам, родитель не тот, кто сделал или родил, а кто воспитал дитя. Нет, он просто обязан теперь стать ей отцом.
Он ее никому не отдаст!
Это решение сразу сняло с души все тяжелые камни и думалось теперь только о хорошем.
Первое - о девочке ни слова! Второе - срочно рассчитаться с работы. Третье - вернуться в столицу. Девочка, как никто, теперь обеспечит ему прекрасное прикрытие. Никто не ищет молодого отца с ребенком!
Со стороны кровати снова раздался писк. "Мокрая, надо поменять простынку" - тут же мелькнула мысль заботливого отца. Но девочка была сухая.
"Кормить! Ее же надо кормить! Но, чем?", - ни молока, ни хотя бы коровы, у Петровича не было. И груди с женским молоком тоже.
"Сгущенка! У меня же в подполе целый ящик сгущенки! - Петрович кинулся в подпол.
Уже через пять минут все было готово. Он разбавил в четвертинке от водки молоко с кипяченой водой. Горлышко бутылки заткнул пластиковой пробкой, в которую вставил трубочку от пакета с фруктовым соком. Девочка жадно зачмокала молоко через своеобразную соску. Он еще раз попробовал пеленку. Сухая. Но тельце девочки показалось ему горячим.
"Надо руки сначала согреть, руки у меня, наверное, холодные",- он подсел к охотничьей печурке. Охотничьей ее называли, так как делается она из речных голышей, обмазанных глиной. Такая печурка не обгорает десятки лет. Только успевай сажу чистить.
Ночью девочка будила его еще два раза. Утром он погрел у печи руки и пошел менять пеленку. Она была сухая. Он ее понюхал. Запаха тоже не было. А тело девочки было все-таки горячее.
"Значит, она болеет, да и немудрено, ведь неизвестно, сколько ребенок провел на морозе в теле мертвой матери?"
Ну, уж вылечить простуду - это он может. Он дал девочке четвертинку раздавленного с медом и малиной аспирина. Девочка все проглотила с удовольствием. Вообще она все ела с удовольствием и не капризничала. Но на утро температура меньше не стала.
И тут до Петровича дошло - ребенок не только ни разу не обмочился, но он еще ни разу и не покакал! Он опять начал осмотр. Точно - у ребенка не было анального отверстия! А животик был таким же впалым. Как ни старался Петрович, но нащупать кишочки не удавалось. Их попросту не было.