- Пап... - проговорил Оззи, прервав ход печальных мыслей Леонарда. - А что здесь делает Яков? Откуда он взялся?
- Яков? - не понял Леонард. - Какой Яков... Деорин? Так он же пропал три года назад вместе с матерью. Говорят, что видели их в Маггрейде, но у меня о них точных сведений нет...
- Отец, он был здесь! Когда я пришёл в себя, он стоял рядом и смотрел на меня в упор...
- Может, тебе показалось, сын?
Тут в палату вбежала Белла и, увидев, что Оззи пребывает в здравом уме, кинулась к нему и разрыдалась на его груди. Леонард, чтобы не мешать им, отошёл в дальний угол и, машинально, взял лежащую на подоконнике книгу, раскрыл её:
Королевская стража со мной не церемонилась. Ни моё происхождение, ни слава боевых подвигов во Святой земле не могли умерить их злобу. Не иначе как за этим стояли прямые указания свыше. В тюремном каземате я тоже был помещён в наихудшие условия: в сырой и полный крыс подвал. Первые несколько дней я пребывал в нём один, потом в него бросили моего же старого друга Соломонуса: похоже, он прошёл все круги земного ада - настолько было истерзано его тело. В довершении всего ему вырвали язык, почему, как видно, и не побоялись поместить его вместе со мной: говорить он не мог, да и рассудок его помутился. Я старался ухаживать за ним как мог и делал это с большим старанием, невзирая на полное отсутствие лекарств, масла и вина, а самое главное - надежды, что от этих забот будет хоть какая-то польза, ведь впереди его (да и меня) ожидал костёр или - в худшем случае - позорная виселица.
Наконец, меня тоже вызвали на допрос. Как я понял, моим дознавателем был каноник Филипп Жак, который, несмотря на скромное звание, был одним из особо доверенных лиц самого короля. Он сидел за небольшим столиком с чернильницей, пером и большой открытой книгой с ещё не исписанными страницами. Похоже, что он по каким-то причинам отказал себе в письмоводителе, и поэтому сам вёл протоколы допросов. Вероятно, из-за сугубой секретности дела. Правда, от экзекутора Филипп Жак отказываться не стал - тот возвышался рядом в сером балахоне без рукавов с капюшоном на голове и в легкой матерчатой маске, закрывавшей большую часть лица. Ясное дело, из желания сохранить своё инкогнито.
Я же пытался себя внутренне убедить, что меня нисколько не страшат изощрённые орудия истязаний, разложенные рядом с пыточным станком, что красовался сбоку от экзекутора. Ведь недаром же я столько лет искал могущества и, действительно, парадоксальным образом потратил на это столько времени и обычных человеческих сил, чтобы теперь испугаться обычной физической боли? Но, по правде говоря, я не ощутил в себе однозначной уверенности, что стойко перенесу все пытки, тогда как любезные мои собеседники явно знали в них толк.
Филипп Жак довольно долго молчал, рассматривая меня. Легкая ироническая улыбка бродила по его безволосому лицу: вряд ли он брился, скорее, это был какой-то недуг, который делал его совершенно лысым - безволосый череп поблескивал в свете факелов и большой жаровни в углу. Благодаря этой патологии, я не мог понять, сколько ему лет. Не то чуть более тридцати, не то - под шестьдесят.
- Что ж, дорогой мессир, - начал говорить он и я заметил, что у него неплохо сохранились зубы. Вероятно, он был все же куда моложе шестидесяти. - Не знаю как тебе, но мне очень приятно познакомиться с тобой. Пусть даже в такой вот притязательной обстановке! - И он рассмеялся. Надо сказать, довольно непринужденно. Искорки этого диавольского смеха так и прыгали в его глазах. Я старался сдерживаться и промолчал. - Ну, я понимаю, - продолжил он, - что тебе эта обстановка может показаться несколько не уютной, однако тут нет моей вины, а скорее, найдётся вина ваша, поскольку... - он сделал несколько зловещую паузу, - поскольку надо знать, с кем дружить!
- Да простит меня, ваше преосвященство, - попытался ответить я, - но мой слуга Соломонус - всего-навсего мой старый друг и слуга, который сопровождал меня в некоторых опасных походах... Но я даже понятие не имел, чем он там занимается в своём подвале...
В ответ каноник рассмеялся так, что даже когда прекратил, эхо его смеха ещё долго металось в сводчатом зале.
- Этот чернокнижник-то, ха-ха? - сказал он. - Да, этот старый чудак на редкость меня позабавил... Но и ты тоже, мессир (быстро он перешёл на "ты"!), как я посмотрю шутник! Уж не думаешь ли ты, что мы впрямь встретились здесь с тобой из-за этой достойной одной только верёвки развалины? Нет, твоя беда, что ты один из близких друзей магистра известного тебе ордена! Не будешь же ты отрицать, что не знаком с его делами?