годати. При таком Растекании человек как бы становился продолжением тела Саломеи, входил с ней в один приёмный контур, и способность Саломеи к самоисцелению передавалась человеку. Раны его исчезали, а если он был мёртв, то он оживал. Единственным условием успеха было то, что человек должен был быть целым, а не по частям, то есть, в случае с раненными и убитыми, правильно сшитым. Тогда тело оживало, а раны затворялись.
Узнав это, я поняла, что на операционном столе мы должны работать в паре, и сделала Саломею своей первой помощницей. Я сшивала изуродованные тела, а Саломея вдыхала в них жизнь. Слава обо мне быстро разнеслась по всему Марсу и даже дошла до других планет. Никто не знал об истинной роли Саломеи в происходящем. Она всегда была очень скромна и поэтому взяла с меня клятву, что я никому не открою её способностей. Все считали, что целитель - это я.
Мы проработали бок обок полгода, почти без отдыха, и поставили на ноги девять тысяч человек. Некоторых мы вернули в строй более двадцати раз. Это были штурмовики из абордажных команд - такие, как Захарий. Именно тогда я приметила его. Он был чрезвычайно восприимчив к Благодати. Она сохраняла над ним длительный эффект, который, к тому же, можно было запрограммировать. Впоследствии, когда пришлось выбирать человека для нашей миссии, у меня фактически не было иного выбора, кроме как привлечь его.
После полугода нашей триумфальной деятельности Регуляторы объявили, что уничтожат "Космодамианск" любой ценой, как рассадник терроризма и место проведения нечеловеческих экспериментов по оживлению трупов в виде бездушных зомби. Именно поэтому к нам прибыл корабль-храм "Неугасимый светодиод сияния нематериального", на котором прилетели два техника-упокоителя. Этих техников ты уже знаешь - вот они, на полу лежат. Не зная о Саломее, Альборий и Павлиний упокоили во плоти только меня одну и убыли восвояси. Но когда после гибели госпиталя они оживили меня, чтобы допросить, то поняли, что прогадали - им нужна была другая. Им нужна была Саломея. Они вернулись на "Космодамианск" и нашли её живой. Теперь перед ними стояла непростая дилемма. У них было два человека - воскрешённая Клементина Фредерика Гейден, способная грамотно зашивать трупы перед их оживлением, и оригинальная сестра Саломея, ньюмен, способная оживлять грамотно зашитые трупы. Экзархия поставила перед техниками простую задачу - создать новый символ войны - постумную святую, деву-мученицу Клементину Кидонайю, чтобы она своим мученическим подвигом и посмертным служением смогла поднять дух сражавшихся на стороне Церкви.
Но нас было двое, и мы обе нужны были для чудесных исцелений и воскрешений. Две святых вместо одной, причём каждая со своей узкой функцией - это было бы слишком умственно для большинства верующих, и даже как-то не круто. Поразмыслив, техники поступили просто. Они отрезали у меня лицо и пришили его Саломее. Моё воскрешённое тело с отрезанным лицом выкинули в космос. У них получилась святая Клементина Сидонская, но она не умела пользоваться Омроном, сшивателем нервов. Научить её было невозможно. Как я уже сказала, Саломея была не очень-то умной и практически не обучалась. Тогда они взяли копию моей личности и записали в мозг Саломеи. Так моя личность стала хозяйничать в теле Саломеи, и я могла пользоваться Омроном и оперировать, как и прежде, но внезапно выяснилось, что я не могу исцелять. Способностью к исцелению обладала только оригинальная личность Саломеи. Сказать, что техники были в ярости, значит не сказать ничего. Они снова записали в тело Саломеи её прежнюю личность, которую предварительно скопировали себе на корабельный компьютер. Ситуация была неразрешимая, но выход всё же был найден. Они записали мою личность Саломее в голову, но не как основную, а вторым слоем. Триггером, переключавшим личности, стал Омрон Ньюромиссая. Как только Саломея надевала его на руку, то она становилась мной, Клементиной Фредерикой Гейден, и могла оперировать, но стоило ей его снять, моя личность ускользала на второй план до следующей операции. Так была создана составная чудотворница, известная всему миру как Клементина Сидонская. Теперь ты понимаешь, почему ни я, ни Саломея не являемся Клементиной Сидонской по отдельности. Она - двухкомпонентная святая. Мы образуем её своим совместным трудом, ровно на то время, пока идёт операция.
- Жесть, - покачал головой Беккет.
Фредерика продолжила свой рассказ:
- Перед тем, как меня передали в ведение Экзархии, я, Саломея и техники вступили в заговор молчания. Я скрывала от всех, что я составная, и что у техников нет физической копии этого тела, но только копии двух его личностей. Это позволяло техникам притворяться, что они владеют мной целиком и заведовать доходами от моей целительской деятельности. Они же скрывали от Экзархии, что я никогда не умирала и что я, по сути, бессмертное неуничтожимое существо.
- Почему техники так и не сделали копию тела Соломеи? - спросил Сэм.
- Способность, делающая это тело бессмертным и неуничтожимым, не отключается ни на секунду - постоянно проходят откаты части клеток к их прежнему состоянию посредством прыжков во времени, поэтому аппаратура не могла зафиксировать какое-то одно стабильное состояние, и процесс снятия копии завершался из-за критического сбоя службы контроля целостности цифрового образа. В итоге, техники плюнули и прекратили попытки, решив, что не стоит снимать копию с того, что и так никогда не испортится.
- Но зачем нужно было скрывать, что вы бессмертны?
- По правилам церкви к лику святых причисляют только умерших. Живых к нему причислить нельзя. Саломея же никогда не умирала. Все разговоры про то, что её трижды воскрешали за последние сто лет - брехня для отвода глаз, чтобы нашу маленькую тайну не смогли раскрыть в Экзархии. С учётом сказанного, Саломея не может быть святой. И уж тем более постумной святой. Если бы в Экзархии узнали, что это тело бессмертно, то они бы стали искать способ меня уничтожить и - рано или поздно - нашли бы его. Бессмертное неуничтожимое существо трудно контролировать - нет рычагов давления, следовательно, лучше его уничтожить. Логика тут безупречна.
- Но вы же фактически работали на Экзархию все эти сто лет, - возразил Беккет. - Если нет рычагов контроля, что вас заставило пойти на это?
- Единственная причина, по которой Саломея согласилась играть роль Клементины на пару со мной, это её вера в собственное служение, в свой скромный подвиг перед Богом. Пока Саломея была сестрой милосердия, её учили, что "лишь смерть прекратит служенье". Когда же она поняла, что не может умереть, то спросила меня, что происходит со служением, если даже смерть недоступна? Я ответила ей другой цитатой - "даже после смерти я служу". Как и все святые, чьи мощи после их смерти работают на благо верующих здесь, в земном мире, а сами святые на небесах молят Бога за весь род человеческий, так и мы не оборвём служения. Так я сказала ей столетие назад, но прошло семьдесят лет непрерывной работы, и былой энтузиазм постепенно угас. Со временем к нам пришло понимание, что никакое служение не может быть вечным. Сам смысл служения именно в том, что однажды оно непременно должно закончиться! Это как работа и вознаграждение, процесс и результат. Смерь - это естественный ограничитель, дарующий человеку отдохновение от земных трудов в царстве Божьем. Но раз смерть нам недоступна, то бесконечное служение становится фикцией, а мы сами превращаемся из людей в некую функцию, лишённую мыслей, чувств и желаний. По правде сказать, нашего жертвенного запала хватило бы ещё на добрую сотню лет, но прямо у нас на глазах протопресвитеры Альборий и Павлиний всё сильнее погружались в пучину коррупции. Гниль пропитала их насквозь, и даже то, что мы делали, стало дурно пахнуть, поэтому тридцать лет назад я сказала: "Довольно! Отныне мы вступаем в финальный этап нашего затянувшегося подвига, чтобы однажды обрести заслуженную свободу - свободу самим выбирать свою судьбу и жить так, как мы хотим". К тому моменту я уже была знакома с Петой Йагердсен, находившейся в копилке постумных специалистов Экзархии в качестве детектива. Мне нужны были помощники, поэтому я заставила моих благодетелей прекратить порочную практику разовых воскрешений Петы и сделать её моей постоянной компаньонкой по вечности. "Человеку - человек, а ньюмену - ньюмен", сказала я им. Они долго ломались, но я всё же взяла верх. Со временем мы с Петой стали настоящими друзьями, хотя на это ушло порядка пятнадцати лет - слишком разными были наши темпераменты изначально. Вместе с ней мы разработали план побега. Я включила в него Захария - ветерана-штурмовика, который приходил ко мне каждые десять лет. Я держала его про запас так долго, и вот наконец-то нашла ему задание. Он должен был совершить невозможное - обеспечить ситуацию, при которой все трое оказываются за пределами Патриархии. Я - вне своей клетки, а протопресвитеры - без охраны и в нужном нам месте. И чтобы у нас был корабль. И был пилот, способный им управлять. Так что Захарий блестяще справился со своей ролью, - сказала Клементина, кивнув в сторону Потапчука.
- А как же Пета? - спросил Беккет. - В чём её интерес?
- Мой интерес? - подала голос Йагердсен. - После окончания войны меня оживляли, только когда Экзархии нужно было что-то расследовать и