Первый колокол — молитва и завтрак. Второй колокол — молитва и обед, третий колокол — молитва и питие чая с медом. Четвертый — на молитву и на ужин.
Пятый призывал на молитву перед сном.
Лаки быстро привык к распорядку. Морис удивился тому, что он может читать, писать и считать и попросил научить Эльзу. Сам Морис был грамотным, но у него, по его словам, не хватало терпения учить жену.
Учить Эльзу было трудно. У нее никогда не было свободного времени. Кроме ухода за младенцем Ленни, требовалось заботиться об остальных детях и готовить еду, а также убираться по дому. Счет женщина знала по пальцам, а вот с буквами было очень напряжно. Нужна была бумага для письма. Бумаги в норе Мориса не было вовсе.
Вторая метель зимы завалила овраг до краев и в оконцах теперь всегда было сумрачно. Лаки и Морис после завтрака вышли из дверей конюшни и оказались в снежном тоннеле, слегка светлеющем в верхней части. Под слоем снега вериты прокопали тоннель, в котором вполне могли проехать санки с лошадью.
По тоннелю, пока они шли встретилось несколько человек, тепло приветствовавших Мориса и с любопытством рассматривавших Лаки. Они добрались до узкой двери, шагах в двухстах от дверей конюшни Мориса.
На стук выглянул мужчина средних лет, длинноволосый, полный.
— Привет тебе, Стивен, бумага есть?
— Привет, заходи, посмотрю.
— Со мной Лаки.
— Пусть подождет.
— Я мигом! — сказал Морис и скрылся за дверью.
Лаки не долго оставался один. Из-за поворота появились трое парней, так быстро, словно ждали когда Морис исчезнет.
— Кто это у нас?
— Найденыш Мориса!
— Нет, это девчонка что нянчится с его детишками!
— Нянька, покажи свои кудри!
— Где чепчик потеряла, нянька!
Парни обступили Лаки и, потеснив к глинистой стене, пытались сорвать с головы шапку с ушами.
— Вы первые начали! — крикнул Лаки, которому это все тут же надоело. На Рамуше он всегда давал сдачи тем, кто пытался на него надавить. Керамический, черный нож он носил с собой начиная с пяти лет. Иначе было никак не прожить. Какой же он охотник на крыс, если нет ножа?
Парни расхохотались, пихая друг друга кулаками.
— Чего он сказал?!
— Нянька разозлилась?
— Умора!
Лаки сдернул варежку с руки и ударил ближнего растопыренными пальцами в глаза. Следующего пнул пониже колена с размаху.
Картина мгновенно переменилась.
Держась за глаз, один из парней упал задом в снег, второй рухнул рядом, завывая и хватаясь за ногу.
— А-а-а!
— Он мне выбил глаз!
Теперь, корчась от боли, они не выглядели опасными. Лаки понял, что они ему ровесники или чуть старше. Просто им никто не давал отпор, наверно?
— Дикарь! — выпалил, пятясь, третий парень. — Я все скажу отцу! Все!
— А кто твой отец?
— Мой отец — Герб!
Тогда Лаки вынул из-за пазухи кухонный нож, что еще утром украдкой стащил у Эльзы и показал сыну старейшины.
— Как ты скажешь, если я отрежу твой язык?
Парней проняло мигом.
Оглашая волями воздух, вся троица развернулась и исчезла за поворотом.
Лаки едва успел спрятать нож, когда из дверей вышел Морис.
— Кто тут кричал?
— Я их не знаю. — Ответил Лаки.
Он ждал, что на него нажалуются, но никто не пришел с претензиями или угрозами.
Эльза разыскивала нож и его пришлось незаметно вернуть.
Через неделю установилась ясная погода и Морис запряг Рыжую, уложив в солому булькающие бутыли из керамостекла.
— Лаки, едешь со мной?
— Куда?
— В город!
— А можно?
— Еще бы!
Лаки решил, что раз Морис едет в город — там он может спросить про Формана и Кастора. Морис же всех знает? Проехав по снежному тоннелю не меньше четырех сотен шагов, они выбрались на поверхность.
Морис протянул мальчику, ослепшему от снежного сияния темные очки.
— Надень.
В очках мир уже не казался таким ослепительно сияющим. Мороз щипал за ноздри, но Лаки с восторгом крутил головой.
Бескрайний простор, где снежная равнина такая же голубая как небо очень далеко, на горизонте сливалась с ним в одно целое!
Каждая снежинка светилась и сверкала на солнце как кусочек стекла.
Морис надвинул шапку на глаза и натянул почти до глаз пуховый, теплый шарф.
— Красотища!
— Ага!
— Шевелись, Рыжая!
Морис щелкнул поводьями.
Закутав ноги в коротких валяных сапогах краем тулупа, Лаки поднял воротник. Иней от дыхания стремительно прихватывался на ресницах.