* * *
Это был не совсем страх, не то чтобы озноб и уж вряд ли несварение, хотя и мутило. Аркулов затруднялся точно определить свои ощущения и называл их про себя просто "эта хрень". "Хрень" преследовала его с перового дня на Дзетте и была неприятна, поначалу сильно, но теперь уже не слишком - за двадцать дней пребывания на планете он сумел к ней притерпеться, наверное, организм приспособился и уже не так сильно откликался на... на что? Аркулов не знал, но после похода в станционный медотсек, был уверен: "хрень" - реакция на какое-то внешнее воздействие. Причём реакция исключительно его организма, потому что больше никто из исследовательской группы ни на что подобное не жаловался - все чувствовали себя отлично.
Аркулов попытался было объяснить свои ощущения врачу, но тот ничего не понял и просто напустил на пациента кибердиагноста. Кидиа ничего хоть сколько-нибудь тревожного или опасного для организма не выявил, однако порекомендовал успокоительное.
- Возможно, на вас так повлиял гиперпереход, - предположил врач, изучая анамнез пациента.
- Да с чего бы? Я и раньше летал с прыжком, и ничего такого не было. Буферный срок я полностью выдержал: с последнего перехода прошло больше, чем 10 месяцев.
- Ну, ППГ - новая болезнь и ещё плохо изучена... - пожал плечами врач и открыл шкаф, где хранились лекарства.
Он выдал Аркулову коробку ингов и отпустил с миром, пожелав поменьше нервничать. Инги эти от "хрени" не спасали, а только вызывали зевоту, мешая работать. Аркулов забросил их в дальний угол тумбочки и вдыхал только иногда на ночь в качестве снотворного. Медотсек он больше не посещал.
Со временем Аркулов приноровился дистанцироваться от своих не проходящих ни днём ни ночью неприятных ощущений, и тогда заметил, что на станции они не то чтобы спадают, но как-то усредняются, выравниваются наподобие белого шума, от чего их становится проще игнорировать, а вот на природе - "хрень" делается более беспокойной, с сильными флюктуациями и разнообразными проявлениями: то словно холодной волной в лицо ударит, то кожу на затылке сморщит, а то вдруг горло сожмёт так, что трудно вдохнуть... Кто-то менее чуждый мистике мог бы подумать, что это дух самой Дзетты его не любит, всячески пытаясь с планеты выдворить, но Аркулов был учёным, и подобные версии вызывали у него только усмешку. Дзетта, хоть и была климатически буйной, сейсмически активной, и оттого неприятной планетой, но зато фауна здесь оказалась настолько интересной, что никакие "духи" не смогли бы выпроводить отсюда специалиста-ксенобиолога.
Однако понять, в чём причина "хрени", конечно хотелось, и в тот день у Аркулова нежданно-негаданно получилось заняться этим вплотную.
Когда утром он вышел работать "в поле", всё было как обычно: тени, шорохи, дуновения, всё задевало по нервам, накрывало дурнотой, пробегало мурашками и морщило кожу на голове, преследуя повсюду: на равнине, у дальних холмов, в лесу, за пучками тонких, гибких деревьев, которые легко ложились на землю, переживая частые на Дзетте ураганы. Здесь, в овраге возле реки, ему тоже приходилось несладко, но, привычно стараясь отстраниться от "хрени", Аркулов продолжал наблюдения, делал снимки и записи, пока вдруг, буквально за секунды, не собрался мощный ливень. Вода хлынула с неба стеной, заставив всех, кто был вне станции, бежать в укрытие. Те, кто работал в одном с Аркуловым квадрате, бросились к доставившему их "в поле" вездеходу. Активировав максимальную защиту костюма, Константин последовал было за ними, но внезапно сильнейшая флюктуация "хрени" заставила его остановиться. В затылок словно горсть ледяной крупы бросили, а глаза, наоборот, распёрло горячим давлением. Преодолевая внезапно навалившийся страх и яростно моргая, чтобы глаза "встали на место", Аркулов медленно повернулся.
Зверя почти не было видно за растительностью и толстыми струями дождя, но сомневаться в его присутствии не приходилось, потому что как только Константин стал вглядываться в крупный, маячивший метрах в десяти силуэт, "хрень" резко изменилась. У Аркулова было оружие, но он про него даже не вспомнил, настолько сильно его потрясло то, что он почувствовал. Больше всего это походило на неразборчивый, но волнующий до дрожи в коленках шёпот, а потом вдруг возникло ощущение, что зверь мотнул головой, словно приглашая пойти с ним. Аркулов двинулся к тёмному размытому пятну. Неистовый порыв ветра ударил в лицо, бросив в забрало поток воды, над головой сверкнула молния и громыхнуло. Зверь рванулся с места и пропал из виду. "Шёпот", однако, не исчез, и Аркулов, несмотря на бешеный ветер, пошёл вперёд, наклоняясь так сильно, что двигался почти на четвереньках, цепляясь за улёгшиеся на землю растения. Вскоре он почти упёрся головой в стену оврага и остановился, передёрнувшись от озноба, пробежавшего по правой стороне тела. Потемнело, и под ноги налилось столько воды, что ветер поднимал её с земли и, смешивая с той, что лилась сверху, закручивал бешеными вихрями. Видимость упала практически до нуля, но "шёпот" остался. Юнифон требовал откликнуться, но Аркулову было не до того, он снова почувствовал мурашки на правой стороне головы, и внезапно догадался, что это - указание направления. Цепляясь на жёсткие и длинные, как верёвки, грибы, усеявшие склон оврага, Константин двинулся направо и довольно скоро наткнулся на пустоту. Ниша, пещера, проход? - он нырнул внутрь. Через несколько шагов вглубь ветер перестал задувать, и стало сухо. Аркулов включил фонарь и, сквозь шипение помех, ответил вызывавшему его вездеходу, что всё в порядке: он обнаружил естественное укрытие и переждёт грозу здесь. Шипение нарастало, переходя в треск, и Аркулов, прокричав старшему группы, что свяжется с ним, как только уйдёт гроза, завершил вызов и замер, глядя вперёд.