«Мы не люди!» — стоном вырывается у скафа Дайры из повести Покровского. «А кто такие на самом деле люди?» — спрашивает оборотень из рассказа Виктора Пелевина «Верволки средней полосы». Умирающие деревни Нечерноземья — страшная беда нашего времени. Не от этого ли трагического социального запустения идет запустение человеческих душ, фантастически преломленное в свойство оборачиваться волком?
Пелевин — один из самых молодых и, думаю, перспективных малеевцев. Он из инструментария фантастики выбирает наиболее острые приемы. Вот в рассказе «СПИ» студент Никита на лекции обнаруживает, что не только его клонит в сон, но и все вокруг спят, и сам лектор читает с кафедры как бы во сне. Спят прохожие на улице и даже дружинники, с которыми Никита распивает бутылку, тоже спят. Сонное или, вернее, оцепеневшее царство, в котором люди если и бодрствуют, то просто механически повторяют раз и навсегда заученные действия.
Ну а если в оцепеневшем царстве сверкнет, как солнечный луч, доброта? В рассказе Андрея Саломатова «Клубника со сливками» ожесточившийся бродяга забредает в кафе, в котором царит милосердие. Тут и накормят, и напоят, и ночлег предоставят с ванной, с чистой постелью — все бесплатно. Вернее, есть одна плата за услуги: рассказать историю жизни. И вот это-то и оказывается самым страшным, настолько страшным, что бродяга поджигает филантропический пансионат.
Или вот рассказ Алексея Андреева «Страх». Благодетель-инопланетянин, исполненный добрых чувств к человеческому племени, поселившемуся в соседней долине, пытается лечить заболевших, у него же своя, неземная аптека, но люди боятся его животным страхом и принимают за злое божество.
Видимо, с благодеяниями свои сложности. Вот, может быть, Рефу, кибернетику из рассказа Егора Лаврова «Синтез», удастся выйти за пределы многомерного, четко регламентированного, холодного мира будущего — перенестись по энергетическому каналу в прошлое и спасти полудикое племя. Там, в примитивной жизни, завелся изобретатель — духовую машину придумал, двигатель какой-то. Учитель велит Олану, изобретателю, сломать машину, чтоб не мешала привычной счастливой жизни, а тот, хоть и слушает учителя, а все гнет свое, строптивец…
Мне кажется, в последнее время усилился процесс заземления фантастики, падает интерес к ее космической составляющей. В этом смысле показателен рассказ Любови и Евгения Лукиных «Отдай мою посадочную ногу». Некий космический аппарат, НЛО, совершил вынужденную посадку на Земле. Но вы не увидите потрясающих воображение сцен контакта с инопланетной цивилизацией. Оказавшийся поблизости алкаш просто вывинтил из аппарата посадочную могу, телескопическую железяку, и ни за что не хочет вернуть ее инопланетянам. Увы, такая до боли знакомая картинка, спроецированная на многократно обыгранное фантастикой пришествие гостей из космоса.
Не знаю, грядет ли у нас «новая волна» фантастики? Так сказать, фантастика эпохи перестройки? Пожалуй, не стоит делать скороспелые выводы. Время покажет. Но возросший пристальный интерес фантастики к проблеме Высвобождения человека из-под глыб тоталитаризма очевиден.
Евгений Войскунский
ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ
Владимир Покровский
ТАНЦЫ МУЖЧИН
Было то время, которое уже нельзя назвать ночью, но еще и не утро: солнце пока не взошло, однако звезды померкли, На фоне серого неба громоздились друг на друга ветви небоскребов «верифай». Дайра, который большую часть жизни провел в Мраморном районе, где господствовал псевдоисполинский стиль, до сих пор не мог к ним привыкнуть. Особенно дико выглядели окна горизонтальных ветвей, глядящие вниз. Два окна над его головой бросали на асфальт восьмиугольники света; в одном из них прямо на стекле неподвижно стоял мужчина в длинных до колен шортах. Пятки его были красными. Где-то на соседней улице, возвращаясь с пробежки, устало цокала копытами прогулочная лошадь, из дома напротив Управления приглушенно доносился инструментированный храп модной капеллы «Фуррониус». Да еще в ушах шагала усталость.
— Ну все, — сказал Дайра, вынимая из машины автомат и оба шлемвуала. — Вы еще посидите в дежурке, а я домой.