— Вам как, с диезами или без?
— С тремя, — ответила девушка. — А кто были ваши родители, Джон?
— Папа — бароном, мама — баронессой, а я, стало быть, барончиком. Но только до десяти лет. Дело в том, что папа все время заставлял меня носить на груди родовой герб, а он был золотой и весил не меньше сорока фунтов. Мне это надоело, и я сбежал из родового замка. С тех пор вот сочиняю концерты,
— А ваши родители, они живы?
— Не знаю, — равнодушно ответил Джон. — Папа лет двадцать назад разорился и запил, а мама пошла на панель. Я видел ее лет пятнадцать назад в Н. Она сидела в пивной на полу в собственной луже. Я выплеснул на нее кружку пива и ушел.
— Джон, это правда? — спросила девушка.
— Все, что я говорю, абсолютная правда, — Джон отвалился от стола и закурил сигару. Девушка встала и через боковую дверь вышла в сад.
— Джон, — позвала она. — Джон, идите-ка сюда.
— Я к вашим услугам, — бродяга вышел вслед за девушкой.
— Ну давайте, Джон, лезьте.
— Куда, мисс? — удивился бродяга.
— На дерево. Вы же говорили, что в детстве очень любили лазать по деревьям. Вот отличное дерево.
— Только после вас, мисс.
— Я не люблю лазать по деревьям, Джон, — удивленно ответила девушка.
— Может, я лучше прокачусь в автомобиле? — сказал бродяга.
— Вы мне ничего не говорили об автомобиле. Давайте, давайте, Джон, лезьте.
— Мне сейчас не хочется, мисс. Сами понимаете, после такого ужина лезть на дерево совершенно неинтересно. Если желаете, мы можем прогуляться с вами по саду, и я дорасскажу вам свою историю.
— Не надо, Джон. Вы очень страшно рассказываете.
— Не страшнее, чем есть на самом деле, мисс. Если хотите, я вам расскажу о детстве моего папы. Оно у него было менее страшным.
— Нет, Джон, спасибо. Как-нибудь в следующий раз. Так, значит, вы отказываетесь лезть на дерево?
— Отказываюсь, — ответил бродяга. Девушка достала из кармана маленький блокнотик, открыла его и что-то перечеркнула.
— Ну ладно, Джон, мне пора. Я должна выслушать еще несколько историй.
Проснувшись ночью, Джон встал и закурил. Не включая света, он походил по комнате, затем сорвал с окон занавески, бросил их под деревянную кровать и, достав спички, поджег их. После этого Джон забрал со стола сигары, вылил клубнику со сливками на кровать и вылез в окно. Еще минуты две он постоял внизу и, когда огонь хорошо разгорелся, быстро пошел в сторону вокзала. Но не успел он пройти и трехсот метров, как его остановил уже знакомый ему полицейский!
— Стой!
— Я спешу, — ответил Джон.
— Я вижу. Что, поджег «Маленькие радости»? Джон бросился бежать, но полицейский быстро его догнал и подставил ему ножку. Джон упал, а полицейский, усевшись на него, надел ему наручники.
— Думаешь, ты первый? — беззлобно спросил полицейский. — Нет. Только в этом году восемнадцать раз поджигали. Можешь не беспокоиться, огонь уже потушили. Ну вставай, пойдем. — Полицейский помог Джону встать. — Свиньи вы неблагодарные. Вас кормят, бреют, моют…
Алексей Андреев
СТРАХ
Его боялись все. При одном его имени люди вздрагивали, бледнели, переходили на едва слышимый шепот и начинали испуганно крутить головой. Если дул ветер, то все начинали вслушиваться, пытаясь распознать, не несет ли он свист и дыхание чудовища. Когда появлялись тучи, люди пригибали головы и исподлобья тревожно всматривались, не скрывается ли за одной из них неведомый зверь. И каждый раз, когда наступали сумерки, все окна закрывались тяжелыми досками, двери вгрызались зубастыми запорами в стены, гасился свет, и испуганные тени сидели, покорно прижимаясь друг к другу. Они ждали.
И если в ночи раздавался тихий свист сменяющийся истошным криком, то все вздрагивали и… облегченно вздыхали, отводя друг от друга глаза
А утром они насторожено косились из окон, дожидаясь, когда мимо провезут наглухо заколоченный гроб, скрывающий внутри скрюченное тело. Говорили, что рассудок человека не в состоянии вынести вида жертвы чудовища, поэтому обряжать, класть ее в гроб и заколачивать крышку полагалось слепцам и слабоумным, которые этим кормились и были довольны настолько, насколько позволял им собственный страх. Лишь после этого родственники быстро прощались с сырыми, шершавыми досками и, опасливо взявшись за края, поспешно уносили гроб на кладбище. Все похороны в селении давно были малолюдными, быстрыми и однообразными
Иногда свист раздавался днем, и тогда все бросали работу, стараясь спрятаться, укрыться от страшного ока. Они кидались в дома, распластывались на земле, залезали в пещеры, пытаясь стать меньше, незаметнее слиться с окружающими предметами, пропасть на их фоне. И души их были полны ужаса, а тела корчились в неподвижных, мучительных судорогах