Подержав в руке календарь, я подумал немного и не стал выбрасывать. Если матушка расшумится из-за бумаг, покажу ей календарь и про сундук напомню. И как грубо она меня от него отдирала… Вот ведь чепуха какая — до сих пор не могу забыть обиды. Смешно.
И тут я придумал историю о мальчике, у которого в детстве отобрали единственную забаву — сундук. Мальчик рос и вырос, но сундук для него оставался символом убежища. Он становится большим человеком, чуть ли не министром, у него семья, дети, но и маленькая тайна. В одной из комнат его огромной квартиры спрятан сундук. Когда ему плохо, и он не уверен в себе, он приходит сюда, запирается, влезает в сундук и долго лежит в нем тихо, как мышка, блаженно улыбаясь. А еще лучше так — некий злодей, достигший большого чина, время от времени женится на молодых девушках, а они таинственно исчезают. Этакий Синяя борода местного значения! Вот одна из жен преступает запрет, входит в тайную комнату, а там сундук, набитый… Естественно, она заявляет куда следует, и тут такое начинается!..
Закончив переноску бумаг, я удовлетворенно вздохнул, расправил плечи и победно оглядел двор.
Наш старый трехэтажный дом стоит в самом центре города, зажатый гаражами и окруженный немногими оставшимися развалюхами, в которых и жить уже невозможно, а живут, терпят и ждут, когда им дадут квартиры, а городские власти жмутся, потому что на каждом метре прописано по пять душ и на каждый кособокий домишко, подпертый бревном, надо строить многоэтажный дом.
Двор узкий. Чтоб разворачивать свою машину, отец Аршака соорудил из деревянных брусьев небольшой поворотный круг. Радости детворе было выше ушей — встанешь на круг, оттолкнешься ногой — скрип, треск, удовольствие… Машина въезжала на круг, затем набегала мелюзга, дружно разворачивала ее в сторону гаража. Иначе невозможно было в него попасть.
Сейчас круг не вращается, все забито землей, песком, мусором. После того как отец Аршака вернулся домой, машину продал и за руль никогда не садился. Круг просится в истории, но о нем выдумывать ничего не хочется.
Сто лет простоял наш каменный, черного туфа дом и еще сто лет простоит, если не угодит под тяжелую руку генплана. Потолки у нас под четыре метра, хоть второй этаж в каждой комнате надстраивай. В коридоре можно бегать наперегонки. Но горячую воду только в прошлом году провели, а канализация раз в месяц как по расписанию засоряется и фонтанирует на первом этаже. У нас, слава богу, второй.
Если идти мимо гаражей через подворотни, через минуту можно выйти к музыкальному магазину, напротив большой интуристовской гостиницы. Иногда шальные туристы забредают в наш лабиринт переулков и грязненьких двориков, восхищенно ахают на деревянные веранды с резными перилами, на переплетения крыш и балконов, на живописно развешанное многоцветное белье, по колориту не уступающее неаполитанскому городскому пейзажу. Экзотика…
Над нами живут Парсадановы, они давно мечтают выбраться из экзотики в дом со всеми удобствами, желательно новый. Барсегяны, что напротив, тоже перманентно ворчат — полы прогнили, трубы ржавые и поют, самим ремонтировать — денег не напасешься, а домоуправление не чешется…
А мне нравится. Центр. До всего близко. Ко всему — на двоих три комнаты. К нам долго подкатывались, пугали подселением, предлагали фантастически выгодные обмены, но когда мать задумывалась над вариантами, я упирался. И наоборот.
Пыль и бумажная труха легли в прихожей на мокрые половицы грязными полосами. Пришлось заново протирать.
В горле запершило. Между тем в холодильнике со вчерашнего дня своего часа дожидалось чешское пиво.
Час настал! Пробка слабо пшикнула, я слегка встряхнул мгновенно запотевшую бутылку — из горлышка выполз белый плотный столбик пены.
Я прихлебывал из стакана и осторожно перелистывал странички старого календаря. Погода меня не интересовала, я знакомился с днями рождений и юбилеями лиц, фамилии которых мне почти ничего не говорили. Наконец я добрался до майских записей. Мое внимание привлекла запись под сегодняшним числом. Рядом с «плюс восемнадцать» мелким аккуратным почерком было выведено «выпадет снег». Восклицательный знак и жирная черта, обводящая запись.
Допив пиво, я быстро пролистал весь календарь, но ничего похожего не обнаружил. Что-то напутала бабуля, решил я, снег в мае — почему бы и нет, хотя в наших краях такого не припомню. Но она написала «выпадет», а не «выпал»! Странно. Возможно, описка. Когда же это было? Раз… два… еще шесть записей, вычтем из общего числа, прибавим к дате на календаре. Вроде бы в год моего рождения. Минуту или две я размышлял над этим фактом, потом полез в холодильник за второй бутылкой.