— Какие мальчики? — спросил Лодий.
— Те русские мальчики, о которых еще писал Достоевский.
— При чем тут мальчики? Федоров был глубокий старик.
— Он был, седоволосым мальчиком преклонного возраста. И, как все русские мальчики, готовый к поискам абсолюта.
— Это делает ему честь.
— Ему — возможно. Но не вам, Лодий. Еще Гёте в своем «Фаусте» осудил эту мальчишескую идею.
— Вы не поняли «Фауста», вчитайтесь.
— Зато я понял вас. И вашего седовласого мальчика. Мальчики — старые враги логики.
— Мне наплевать па вашу логику.
— Ну, что ж, — ответил Мамар, — тогда нам не о чем говорить. Я отключаюсь от вас. Люди не нуждаются в бессмертии. Оставьте, голубчик, мне мою смерть. Слышите? Оставьте!
Лодий напомнил Мамару эти его слова через много лет, когда тот явился на пункт бессмертизации. Мамар оказался там среди первых, выражая крайнюю степень нетерпения. От сильного волнения у него тряслась щека.
— Эх, Мамар, Мамар, — сказал Лодий, — где же вы оставили свои принципы?
— Бросьте, — погрозил пальцем Мамар. — Оставьте эти свои штучки русским мальчикам. Я уже не мальчик!
— Вы старец, жалкий старец. Не волнуйтесь, никто не заменит вашу смерть своей.
— Бросьте эти штучки. Фауст тоже был не мальчик!
4
Жена Лодия Ольга Нсу спрашивала его чуть не каждый день:
— Главный Субмолекулятор, когда же ты пойдешь на пункт? Или тебе так дорога твоя смерть?
Когда она обижалась, она всегда называла его Субмолекулятором. Это еще можно было ей простить. Но Лодия раздражал ее нынешний тон, та легкомысленная интонация, с которой она произносила слово «смерть». Лодий, один из самых талантливых людей солнечной системы, забывал о простых вещах. Ольга Нсу, как и миллиарды других людей, уже была по ту сторону смерти, а Великий Субмолекулятор — по эту. Он был смертный и поэтому уважал смерть.
— Когда же ты пойдешь на субмолекулярный пункт? — допытывалась Ольга Нсу.
— Завтра, — отвечал Лодий.
— Я слышу это каждый день. Отчего же завтра, а не сегодня?
— Но, дорогая, почему это тебя так беспокоит? Я еще не стар и здоров. У меня просто нет времени, чтобы тратить его на свою особу. Я продолжаю своп исследования. Ведь для всех, кроме меня, проблема бессмертия потеряла всякую актуальность. Признаюсь только тебе одной, я боюсь тоже потерять к ней интерес и поэтому откладываю… Ольга Нсу рассмеялась. Но выражение ее лица не изменилось, но стало менее тревожным и озабоченным. Судьба мужа беспокоила ее. В этом прочном, почти абсолютном человеческом мире он один не обладал никакой прочностью. Он был, как все биологические существа — индивиды на Земле, от слона до бабочки, кроме человека, кратковременен, относителен, почти эфемерен.
Невеселые мысли Ольги Нсу прервал тихий гудок отражателя. Она взглянула на экран. Оттуда глядело на нее незнакомое лицо. Густой низкий голос, однако же полный странной неуверенности и замешательства, произнес:
— Вы Ольга Нсу. А я, кажется, Олег Нар, корреспондент «Квантовой Зари».
Ольга Нсу рассмеялась.
— Нар вы или не Нар?
— Кажется, все-таки Нар.
— Вы хотите меня в этом убедить или просите, чтобы я вас в этом убедила?
— Нет. Впрочем, да. И нет.
— Вам не хватает только уверенности или еще чего-то?
— Для моей уверенности недостает самого главного. Ведь я, так же как вы, абсолютен, бессмертен. Но вечное во мне еще не слилось с временным. Мой характер не изменился. Н чувства тоже остались прежними.
— Я уже оценила вашу откровенность. Но ваш звонок ко мне вызван, вероятно, не только желанием поделиться своим самочувствием и настроением.
— Я хотел узнать, — сказал Нар, — почему ваш знаменитый муж откладывает свою субмолекуляризацию?
— Это известно вам одному, — спросила Ольга Нсу с тревогой, — или это уже знают многие?
— Пока мне одному. Но стоит нам опубликовать короткую заметку, и будет знать вся солнечная система.
— Я уже догадываюсь.
— О чем?
— Вам очень хочется порадовать солнечную систему своим сенсационным сообщением.
— Если бы мне этого хотелось, я давно бы это сделал.
— Что же вас удерживает?
— Я хочу понять вашего гениального мужа. Мысль о том, что среди нас, абсолютных, вырванных из цепких объятий времени, есть один смертный, не дает мне покоя.
— Вы тревожитесь о нем? — спросила Нсу. — Боитесь, как бы он не умер случайной смертью?
— Я тревожусь не о нем, а о себе и обо всех, в том числе и о вас. Что это значит? Не поспешили ли мы? Не сделали ли мы роковую, неисправимую ошибку?
— Вас интересует философский аспект проблемы? Не так ли? Так почему же вы обращаетесь не к философам, а ко мне?
— Меня интересует человеческий аспект проблемы. Только человеческий. И поэтому я обращаюсь к вам. Жена академика Лодия должна знать истинные мотивы поведения мужа.
— А если не знает?
— Исходя из логики, должна.
— Ему некогда. Он занят. Вот и вся причина.
— Вы уверены в этом?
— О, если бы я была в этом уверена!
До напряженного слуха Олега Нара донеслись всхлипывания. Затем экран отражателя покрылся пеленой отчуждения. Нсу отключила себя от свидетеля своей нечаянной слабости.
5
— Я почти бог, — сказал Нар своей жене, ложась спать. — Почеши, пожалуйста, мне спину.
— У бога не должна чесаться спина. Богу не мешало бы принять ванну.
— По-твоему, у бога не должно быть никаких желаний?
— Оставь, Олег. Это мне надоело. Ты воображаешь, что стал Аристотелем или Спинозой от того, что сходил на пункт субмолекуляризации? Не забывай, что там побывало несколько миллиардов. Но никто, кроме тебя, не вообразил себя богом.
— У них не хватает воображения. Так же, как и у тебя.
— Откуда ты это знаешь?
— Ты думаешь, все изменилось с тех пор, как открылись субмолекуляризационные пункты?
— Я ничего не думаю, Олег. Я устала. Я устала от тебя за эти три недели. С тоской я думаю о том, что прошло всего двадцать дней, а впереди еще целая вечность.
— Разве тебя это не радует?
— Радует. Но меня бы это радовало еще больше, если бы ты не воображал себя богом.
— А кто же я, если не бог? Кто? Человек, в чьем распоряжении вечность, вправе так о себе думать.
— Сколько я тебя знаю, ты всегда был слишком высокого мнения о себе. Можно подумать, что ты предвидел субмолекулярные пункты и абсолютную власть над временем.
— Обойми меня. II поговорим о чем-нибудь временном и мимолетном.
— О чем, Олег?
— Ну, хотя бы о нашей любви.
— Разве она кончилась от того, что мы стали бессмертны?
— Не знаю. Я бог, я вечное существо. Но я еще мало знаю о вечности.
— Олег, перестань называть себя богом. Мне стыдно за тебя.
— Лучше обойми меня. Мне нужно встать рано и писать статью.
— О чем?
— О любви… Редактор утверждает, что читатели хотят знать, какой станет любовь теперь, когда в распоряжении любящих целая вечность.
— Почему он поручил это тебе?
— А я знаю? Он сказал: «У вас есть воображение, Нар. Вам придется заглянуть в будущее. А на это не все способны». Его слова польстили моему самолюбию.
— И что же ты напишешь?
— Еще не знаю. Мне нужно выспаться и набраться сил. Почеши, пожалуйста, мне спину. Когда ты чешешь, мне кажется, что все осталось прежним, как было до этих пунктов. Забыл их название.
— Субмолекулярных, Нар.
— Мне хочется забыть это слово. А тебе? Я все смотрю на тебя и ловлю себя на опасной мысли, что ты не изменилась. Может ли это быть?
— Может, Олег. Все может быть. Это сказала мне одна старуха, не пожелавшая пойти на пункт.
— И она так и не пошла?
— Нет. Это ведь дело добровольное. Она осталась дома и до сих пор не может решить — стоит или не стоит?
— Где она живет? Ты знаешь ее адрес?
— Его можно узнать. А что?
— Я хочу помочь ей сделать выбор. Свой я уже сделал. Но мне хочется еще раз пережить этот миг, миг сомнения. Разбуди меня пораньше.
6
Ольга Нсу, молодая и энергичная, не любила тратить драгоценное время на встречу с утраченным. Она не любила вспоминать. Ее жизнь была наполнена настоящим, всем тем, что приносил огромный мир. Зачем оглядываться на прошлое? Но с тех пор, как она стала вечной, ее начали томить и услаждать воспоминания, как восьмидесятилетнюю старуху. Она не могла отдать себе отчет, почему это происходило. Ведь впереди были тысячелетия, подаренные ей наукой. И тем не менее она не могла избавиться от воспоминаний. Прошлое, состоящее из мимолетных минут и мгновений, словно дразнило ее.