— Чего же вы от меня хотите? — с той же тоскливой интонацией спросил Кинг.
— Чтобы ваше имя возглавило петицию к правительству, под которой поставят подписи известные деятели науки и культуры.
Кинг закурил сигарету и выпустил струйку дыма прямо в экран.
— Рот, я сожалею, что начал этот разговор.
К подобному обороту дела Рот, видимо, готов не был. Во всяком случае, его лицо на экране выглядело обескураженным.
— Я понимаю, сэр, вы очень заняты, — принялся он уговаривать Кинга, — но ведь чтобы подписать петицию — достаточно одной минуты.
Кинг сделал глубокую затяжку, выпустил струю дыма, из которой получилось штук пять кругленьких колец, поплывших в кильватер одно за одним прямо в глазок телекамеры.
— Видите ли, Рот, дело в том, что я вовсе не намерен подписывать эту петицию.
При этих словах Рот вздернул голову, как будто его ударили по щеке.
— А чтобы объяснить вам, почему я ее не подпишу, — продолжал Кинг, — потребуется очень много минут.
— Если это вообще можно объяснить, — сказал Рот.
Он снял очки и принялся протирать стекла. Вначале Кинг следил за ним со снисходительной усмешкой. Без очков лицо Рота, как это бывает у близоруких людей, стало каким-то беззащитным. Кинг даже испытал к нему некоторое сочувствие.
— Скажите, Рот, чего вы суетитесь? — мягко спросил он. — Неужели вы не понимаете, что все ваши воззвания, петиции, конгрессы не имеют к судьбам человечества ровным счетом никакого отношения?
— Сэр Томас! — Рот поднял голову. — Пока на земле люди умирают от голода, мне живется не очень спокойно. Да и вам, я думаю, тоже.
— Значит, вы хотите уничтожить голод? — Кинг с грустью покачал головой. — Милый мой писатель, человечество создано Природой, и она никогда не допустит, чтобы люди ели досыта. Ибо неутоленная жажда сытой жизни есть двигатель прогресса, а сытое общество обречено на застой. Будьте уверены, если бы это было не так. Природа давно позаботилась бы накормить людей.
— По-моему, Природа здесь ни при чем, — ответил Рот. — Все дело в самих людях, которые пока не могут жить в справедливости и мире.
— А кто создал людей такими? — в азарте выкрикнул Кинг. — Природа!
— Не согласен, — спокойно сказал Рот. — И лучшим опровержением ваших слов, сэр Томас, является ваша жизнь.
Кинг криво усмехнулся.
— Что вы знаете о моей жизни?
— Только то, — ответил Рот, — что вы человек, посвятивший свои лучшие годы бескорыстному служению науке, а следовательно, и человечеству.
Кинг поморщился и даже прикрыл лицо рукой. Громкие слова всегда вызывали у него ощущение неловкости, особенно если их начинали навешивать на его имя.
— Хотите, я скажу вам, ради чего я занялся наукой? — тихо спросил он. — Я родился в бедной семье. Доведенный до отчаянья унизительной нуждой, я еще в юности дал себе клятву, что добьюсь всего, чего у меня нет. А мне не хватало, считал я, денег, сытой жизни, красивых женщин. Одни добиваются этого подлостью, грязным политиканством или бандитизмом, я добивался всего своими мозгами.
Рот изобразил скептическую усмешку.
— Что-то не видно, чтобы вы наслаждались этим теперь.
— Только потому, что прежде чем получить Нобелевскую премию, а с ней славу и деньги, я успел понять, как, в сущности, низка цель человеческой жизни.
— Это опять-таки зависит от самого человека, — возразил Рот.
— Черта с два! — Кинг вскочил с кресла и уставился прямо в глазок телекамеры. — У всех людей одна цель, та же, что у комара, трески и кенгуру — размножаться. Только люди делают это лучше, ибо Природе было угодно избрать человека своим фаворитом и она наградила его всеми качествами, обеспечивающими неограниченное размножение: тщеславием, алчностью, жаждой комфорта. А грубейшее из стремлений — половой инстинкт коварно превратила в утонченное чувство, которое мы нежно именуем любовью. Да, Рот, как ни прискорбно, все эти качества, делающие человека активным, смелым, предприимчивым, в конечном счете служат одному — делу размножения.
— Позвольте возразить, сэр? — попытался прервать его Рот, но Кинг уже не мог остановиться.
— Каждый человек мечтает о славе. Ради нее он совершает благородные поступки. И слава дает ему лучшую из женщин. А женщина родит ему детей. Каждый человек хочет иметь деньги. Ради них он совершает и благородные и подлые поступки. И деньги дают ему лучший дом, где будет жить лучшая женщина и растить своих лучших детей. А дети еще с пеленок начнут мечтать о славе. И так без конца. Человек считает себя царем природы, а на самом деле он всего лишь марионетка в ее огромном театре, где рядом с ним на вторых ролях лицедействует прочая крупная и мелкая тварь. И поняв это, я решил навсегда устраниться из так называемой общественной жизни, ибо пособлять Природе в ее глумлении над людьми я не хочу.
Кинг замолчал, и стало тихо. Только жужжал кондиционер, беспрерывно поглощая волны горячего воздуха, втекающие через окно.
— Тогда позвольте спросить, сэр, — нарушил молчание Рот. — Что же заставляет вас жить?
— Ненависть, — ответил Кинг. — Ненависть к Природе. Я сумел раскрыть ее тайну и должен передать ее другим. Но ваши средства агитации не годятся для меня потому, что толпа не примет правды. Я воспитаю ученика, который сможет освободиться от низменных чувств, вложенных в нас Природой. Он воспитает других. Нескоро, может быть, через тысячи лет, но они создадут истинно человеческое общество, свободное, справедливое и без голода, без которого нынешнее человечество обойтись не может.
Рот терпеливо дослушал его до конца.
— Что ж, большое спасибо, сэр, за искреннюю беседу, — поблагодарил он. — В свою очередь, могу сказать лишь, что предпочитаю бороться с голодом сейчас, так как вашим терпением, рассчитанным на тысячелетия, не обладаю.
— Ну и суетитесь, сколько можете, — сказал Кинг. — Но учтите, особой пользы вы не принесете, зато Природа сведет с вами счеты. Такие, как вы, ей поперек горла и во все времена плохо кончали.
Рот вежливо поклонился в ответ.
— Всего вам доброго!
В комбайне щелкнул переключатель каналов, экран погас.
— Слепец, — сказал Кинг с грустью. Ему было искренне жаль Рота. — Наивный и честный слепец.
Снова щелкнул переключатель. Кинг поднял глаза — на экране возникла мисс Гримбл.
— Сэр, во-первых, прошу прощения, что нарушила запрет…
— Оставьте, — отмахнулся Кинг. — Как там с Антарктидой?
— Вот-вот обещают дать. И еще — звонили из вычислительного центра…
Кинг ощутил сердцебиение — значит, расчет мощности взрыва готов!
— Это Джеральд, соединяйте!
— К сожалению, сэр, он не мог ждать, вы беседовали с писателем. Но все, что мистер Джеральд хотел передать, записано. Включите воспроизведение.
Качество записи было отвратительным. Прищурив глаза, Кинг с трудом стал разбирать символы.
— Напоминаю, сэр, — послышалось из динамика (изображение мисс Гримбл уже сменилось записью расчетов), — вам пора обедать.
— Не до обеда сейчас, — ответил Кинг.
От напряжения в глазах началась резь, и тогда, не просмотрев расчет до конца, он сразу перешел к выводам.
«Участие продуктов распада углеводорода марки С в термоядерной реакции, — прочел Кинг, — увеличит мощность взрыва на двадцать пять процентов».
Это немногим больше, чем он ожидал. Но сомнений в том, что осуществление эксперимента поставлено под угрозу, не осталось. Кинг разволновался. Отключил все каналы связи, хотя его должны были соединить с Антарктидой с минуты на минуту. Что он мог сообщить сейчас Рони, кроме того, что в расчетах допущена грубая ошибка? Отложить эксперимент проще всего. Теперь, когда Кинг окончательно понял, что в Рони он видит не только своего ученика, а нечто неизмеримо большее, в чем есть немалая доля тех особых надежд, которые заставляют отца принимать заботы сына как свои собственные и волноваться за него больше, чем за самого себя, он понял, что должен спасти эксперимент.
Он включил компьютер и настроил на проверочный расчет. Можно было бы обратиться к Джеральду, чтобы воспользоваться его сверхбыстродействующим «Тайфуном», но в этом был элемент риска. Если к первому расчету Джеральд отнесся просто как к курьезной задачке, то повторная просьба неизбежно вызовет подозрение. А отсюда уже недалеко до того, чтобы возникшие сомнения стали достоянием прессы, и эксперимент наверняка будет отложен.