То, что я начал с отрицательных примеров, объясняется лишь соображениями композиции С использованием машины времени, временных парадоксов, вмешательств в прошлое и т. д. написано множество превосходных произведений. Заводя о них разговор, надо заметить, что живут они вовсе не за счет того, что пытаются спрятать или сгладить лезущие в глаза противоречия. Наоборот: они всячески выпячивают их, углубляют, доводят до мыслимого предела.
Не знаю, писал ли Пол Андерсон свой рассказ «Человек, который пришел слишком рано» как сознательную полемику с романом Марка Твена. Похоже, что так. Снова стопроцентный янки попадает в прошлое, правда, не с помощью кувалды, а после взрыва, правда, не в VI век, а в XII, и не в Англию, а в Норвегию, но все это разница непринципиальная. И попадает-то тоже не какой-нибудь «белый воротничок», неприспособленный интеллигентишка в очках. Попадает сотрудник «ЭМ-ПИ» — военной американской полиции, а уж он-то способен постоять за себя и кулаком, и пистолетом. К тому ж он неглуп, достаточно натаскан в технических секретах нашего века, образован, быстро соображает, где, в каком веке, даже в каком году он очутился. И что же? Ни огна-стрельное оружие, ни знания не помогли ему. Пистолет, конечно, произвел впечатление на отважных викингов, но вовсе не такое, чтоб они немедленно повалились наземь и потащили зарезанных быков к стопам громовержца. А знания его оказались ненужными или непригодными. Компетентность в вопросах современного кузнечного производства не прибавила ему ни одного шанса в примитивной кузне. Не выдержали столкновения с чуждой обстановкой и его моральные устои. Действия этого парня выглядят очень смешными с позиций окружающих людей. Надо отдать должное автору, он подходит непредвзято. Какими бы жестокими и грубыми ни казались нам древние понятия, в том мире царит своя суровая справедливость, столкнувшись с которой и гибнет не сумевший осознать ее американец. Сложившиеся отношения очень устойчивы, и внести в них посторонний элемент с легкостью марктвеновского персонажа — вещь невозможная, да и ненужная. Отношения между героями рассказа такие же, как если бы на Землю прилетел бы бойкий космический посетитель и попытался бы с налета переделывать земные порядки. Вряд ли у него что-либо вышло бы. В мотивировках поступков своих героев П.Андерсон не столько фантаст, сколько реалист.
В рассказе польского писателя Кшиштофа Боруня «Восьмой круг ада» ситуация и чем-то похожа, и противоположна. Опять-таки одинокий человек попадает в чужое время, но уже не из настоящего в прошлое, а из прошлого в будущее, из средневековья в коммунизм. Для того, чтобы довести конфликт до накала, автор выбирает себе в герои не просто средневекового невежду, а религиозного мракобеса, инквизитора, посылавшего людей в пыточные камеры и на костры, будучи искренне убежденным, что он творит святее дело. Казалось бы, изуверские взгляды Модестуса Мюнха должны рассыпаться в прах при столкновении с открывшимся ему гармоничным и светлым миром, в котором люди счастливы. Но одурманенное католической догмой сознание Мюнха сопротивляется очевидному, лишь торжество дьявольских происков видит он в торжестве науки и освобожденного труда. Помимо всего прочего, такое столкновение несет в себе сильный антирелигиозный заряд, хотя смысл рассказа несомненно шире, он направлен вообще против фанатизма, против шор, которые люди добровольно надевают себе на глаза.
Читателя рассказа К.Боруня и самого автора очень мало волнует загадка чудесной переброски Модестуса из XVI века в XXI, так же, как и героя П.Андерсона из XX в XI. Но было бы совершенно неправильно считать, что сама ситуация столкновения двух разделенных временной пропастью культур — это всего лишь отвлеченное упражнение, не имеющее прямых связей с действительностью. В истории человечества подобные встречи бывали не раз, сталкивались и целые народы, и отдельные личности. Как правило, эти встречи заканчивались трагически для менее развитых «партнеров». Все помнят, к чему привело «общение» майя, Инков и атцеков с бандами конкистадоров, североамериканских индейцев с завоевателями Дальнего Запада, аборигенов Австралии с английскими колонистами, полинезийцев с экипажами Кука и Магеллана и так далее, и так далее.
Принципиально иные примеры дает опыт построения социализма в национальных окраинах бывшей Российской империи, где были сильны феодальные отношения, а в ряде случаев даже родовые. Но и здесь ломка вековых представлений — процесс трудный, мучительный, требовавший большой осмотрительности и ответственности.
Так что фантастика в иных случаях оказывается совсем уж не такой фантастической. Она только положила реальную модель под гигантскую линзу, которая, может быть, несколько исказила контуры по краям, но зато увеличила так, что суть поставленных автором проблем сразу бросается в глаза.
Легко убедиться, что подобные социальные и нравственные проблемы оказываются куда важнее самой замысловатой умственной гимнастики со спиралями и прочими геометрическими фигурами, которые обычно заканчиваются подстреленным динозавром. В произведениях, озабоченных серьезной мыслью, подобные «спирали» могут даже мешать, отвлекать. И тогда возникает желание совсем избавиться от них. Так и поступили, например, братья Стругацкие в романе «Трудно быть богом». Ведь по сути мы находим в нем самое настоящее путешествие по времени, только на этот раз уже наши потомки поехали «в гости» к модестусам мюнхам. В самом деле — мыслимо ли представить себе, что на другой планете существует феодализм, столь детально напоминающий средневековую Европу — такие же замки, такая же титулованная знать, такие же инквизиторы, сжигающие ведьм на кострах? Да и цели, которые ставили перед собой фантасты, не имеют ничего общего с космическими путешествиями, борьба против тирании, насилия, обывательщины — все это, увы! — вполне земные порождения.
Моральному сравнению разные эпохи подвергаются и в повести Л.Лагина «Голубой человек». Хотя время, в которое попадает его герой, отделено от наших дней не веками, а всего лишь десятилетиями, все же оно, может быть, не менее далеко от нас, чем какое-нибудь средневековье. Наш современник, советский юноша оказывается в Москве конца XIX века в окружении извозчиков, урядников, лавочников, приказчиков, их превосходительств, дворянских собраний и тому подобных давно забытых у нас вещей и профессий. Все это дает повод для массы трагикомических приключений. Но каким ни диким кажется Юре Антошину все окружающее, ему-то, конечно, известно, что за силы бродят внутри русского общества, он ищет связей с рабочими кружками, с людьми, составившими ядро будущей партии, которой предстоит совершить революцию. Самый волнующий эпизод книги: Юра рассказывает умирающему революционеру Сергею Розанову, что случится дальше с Россией, какой станет Москва в шестидесятых годах XX века, и поет ему песню о матросе-партизане Железняке. Как прекрасную сказку, воспринимает его слова человек, которому осталось жить несколько часов. Но разве не за эту «сказку» он отдал свою жизнь? В сущности, Антошин по отношению к Розанову находится в положении писателя-фантаста, так уверенно рассказывающего о временах грядущих, как будто он в них сам побывал. Наша воля — верить или не верить, ведь все равно мы не сможем проверить лично, не сможем дожить до тех времен, которые описаны во многих романах о будущем человечества. Но если бы мы потеряли веру в то, что величайшие изменения в устройстве человеческой жизни и в самом человеке возможны и осуществимы, наша жизнь, наши усилия во многом потеряли бы свой смысл.