— Ладно, накопаю, — смилостивился я. — У Евгения за сараем отличные черви, мы всегда там копаем.
А Олег опять меня стал выспрашивать:
— Андрей, а почему ты считаешь, что лекарство для Прони связано с облучением?
— Это не я так считаю, так Евгений говорит.
— Ясно. А как часто Проня получает лекарство?
— Не знаю… Вроде бы, каждый день.
— Так… хорошо.
И вижу, задумался Олег со страшной силой. Идет, запинается, на меня ноль внимания. Я опять обидеться хотел, а он говорит:
— Слушай, Андрей, а не могли бы вы с Женькой, то есть с Евгением, добыть мне этого лекарства? Хотя бы самую малость.
Я, конечно, удивился, вот дела, думаю.
— Достать можно, только если ты попросишь хорошенько и приставать не будешь со своим воспитанием. Проня все равно его за сарай выливает. А зачем тебе оно?
— Надо, для одного дела.
Ну, дошел, думаю Олег. Тоже лечиться собирается…
Воскресенье. Благословенный день, если хоть половину его можно использовать в качестве выходного. Можно полностью отрешиться от будничных дел, что Олег не замедлил сделать. Покончив с воспитанием племянника, он вошел в сад, разнежился под солнышком на скамейке и стал глубоко дышать. Дышать тем несравнимым ароматом летнего сада, на который в будни просто не хватает времени.
Может быть, Олег задумался, может быть, просто задремал, и долго ли это продолжалось — тоже не понял, словом, услышал он только конец разговора:
— Да нет, что вы, я не пью, увольте. А система эта навечно, вспомните еще Прокофия.
И Олег увидел Проню. Он стоял перед Музой Федоровной, вертел в руках газовый ключ и не решался взять зеленую трехрублевку, предназначавшуюся в вознаграждение за починку летнего душа.
Олег немедленно вмешался.
— Прокофий Васильевич, зачем же вы отказываетесь? Всякий труд требует материального стимулирования. Берите, не стесняйтесь.
А когда Проня смущенно сунул трехрублевку в карман, увлек его в дом.
— Не могли бы вы, Прокофий Васильевич, телевизор у меня посмотреть? Что-то картинки совсем нет.
Проня потоптался у порога, вытирая совершенно сухие ноги, и вошел за Олегом.
Старенький «Рекорд», предназначавшийся исключительно для дачи и не раз реставрированный Олегом, действительно был неисправен. Сестра, вытирая на днях пыль, сдвинула отклоняющую систему. Этим-то и решил воспользоваться Олег для налаживания дальнейших контактов с Проней. Как он и ожидал, неисправность не обескуражила Проню, как будто тому было безразлично, что ремонтировать — душ или телевизор.
Проня подождал пока телевизор прогреется, покрутил ручки настройки и уверенно ослабил хомутики отклоняющей системы. Через пять минут изображение встало на свое место, а Проня направился к двери.
— Куда же вы, Прокофий Васильевич! Так не годится, дорогой. Надо это дело оформить, а то работать не будет телевизор-то, а?
— Нет, я, пожалуй, пойду. Пустяки, да и не к чему вроде…
— Прокофий Васильевич, не обижай. Выпьем по маленькой, одному-то мне скучно…
Олег сам поразился, откуда у него взялся такой хлебосольный тон прожженного хозяйчика, и продолжал в том же духе. Он усадил Проню за стол, выбежал на кухню.
— Поговорить с тобой хочу, Прокофий Васильевич. — Олег поставил на стол графин и фужеры.
— Опять, что ли, гелий просить будешь?
— Нет, гелий я достал. Хотел я тебя про Александра Яковлевича спросить. — И не замечая, что Проня нахмурился, продолжал, наполнив фужеры. — Шеф мой, начальник то есть, хорошо его знает, просил привет передать и интересовался, как Александр Яковлевич поживает, чем сейчас занимается. Говорил мне шеф, что несправедливо обошлись с ним, не поняли старика. Обижен, наверное, Александр Яковлевич?
— Это как сказать, ведь на обиженных богом не обижаются. Не замечаю я обиды у Алексан Яковлевича. Отдыхает он, цветочки выращивает, книжечки почитывает, с внуком возится. Так вот и проводит свой заслуженный отдых.
Проня вздохнул, отвел глаза.
— Ну, Прокофий Васильевич, давай выпьем наливочки самодельной, только-только поспела, свеженькая.
Олег усмехнулся про себя, видя, что Проня смотрит на фужер как кролик на удава.
— Вот выпью я с вами, как вас…
— Олег Павлович.
— …Олег Павлович, а нельзя мне, вредно. Да и узнает сразу Александр Яковлевич, опять ругать будет…
— Да что ты, Прокофий Васильевич, вишневка только пользу приносит для здоровья.
— Так-то оно так, однако алкоголь в ней содержится. А он, как известно, отрицательно влияет на кору головного мозга в частности и в целом на организм.
Проня все же взял фужер, осторожно понюхал.
— А приятно пахнет, грех не выпить. — И тут же поставил на место. Злополучная кепка появилась в его руках. Он ее мял, скручивал, вроде бы собираясь уходить. «Не получилось, — подумал Олег. — А жаль».
Он молчал, понимая, что уговаривать Проню бесполезно, а начинать разговор о Рольберге не решался. Олег чувствовал, что из Прони сейчас не выжмешь ни слова об Александре Яковлевиче.
В это время Проня совершал какие-то непонятные манипуляции со своей кепкой. Олегу показалось, что он вытягивает из нее нитку. Впрочем, эта была не нитка.
Из кепки Проня вытянул метра полтора тонкого монтажного провода в белой хлорвиниловой изоляции с «крокодильчиком» на конце и, окинув взглядом комнату, спросил:
— Где у вас земля?
Олег слегка оторопел, тоже обвел взглядом комнатку. Потом, сообразив, что Проня хочет еще раз проверить телевизор, он указал на трубу водяного отопления.
— Благодарю вас, — тихо сказал Проня и, поскоблив краску на трубе, зацепил за нее «крокодильчик».
Дальнейшее для Олега было совсем непонятным. Проня натянул на голову свою полосатую кепку, поправил ее и взял фужер.
— Ваше здоровье! — и так же, как это было с пивом, перелил содержимое в горло. Выдохнул и откусил огурец.
— Хорошо… А что же вы?
Олег опомнился и увидел, что все еще держит в руке фужер. Машинально выпил и торопливо налил себе и Проне. Теперь Проня не заставил себя уговаривать. Второй фужер он опустошил таким же приемом. После этого его потянуло на разговор.
— Вот вы, простите, что называю вас на вы, наверное, всякое обо мне думаете. Такой, мол, и сякой, пьет, понимаешь, делами темными занимается и вообще непутевый. А мне то и ладно, ну и пусть. Потому что я, может, великое дело делаю. Я знаю, ты хочешь у меня что-нибудь узнать. Только я ничего тебе не скажу, я и сам ничего не знаю. Вот ты просил у меня гелий, а я знаю, не нужен он тебе. И я тебе не нужен. Александр Яковлевич тебе нужен, вот кто. Это голова. Думаешь, почему я сразу не выпил? Меры предосторожности надо было принять. Вот и я принял. Заземлил свою бедную головушку, обманул святого человека — Алексан Яковлевича, ну и ладно, ну и выпил. Глядишь, и не узнает. Авось кепочка-то моя меня и спасет. А ты налей-ка, друг Василий, еще, я и выкушаю.
В голове Олега не стало яснее от того, что он выслушал этот монолог. Смесь подействовала не только на Проню. Впрочем, Олег еще соображал.
— А почему тебя кепочка твоя спасет? — в упор спросил он Проню.
— А я ее сам придумал. Фольгу тоненькую от шиколадок в нее наложил да проводочек вывел. Вот тебе и экранировка. Ты спросишь от чего? От Алексан Яковлевича экранировка. Чтоб он не знал — выпил я или нет… Вот в чем секрет. Как он узнает, я не знаю, да и не моего ума это дело. И не наливай ты мне больше, не могу я. Вот посижу немного, да побегу, как ровно двенадцать будет, он как раз журналы будет читать. Сиеста это у него называется.
Олег восхитился тем, что Проня предугадал все его намерения, но помимо восхищения существовали еще и вопросы, на которые он не получил вразумительных ответов. Впрочем, на что он мог рассчитывать, упаивая Проню.
— Прокофий Васильевич, что же такое с тобой творится? Выпить ты толком не можешь, в действиях своих ты не свободен. Чем ты привязан к Александру Яковлевичу? В долг у него берешь, что ли?