— Так или иначе, но оно существует.
— Сейчас люди равны хотя бы в своих возможностях. Имею в виду, конечно, нашу страну. Трудолюбие, стремление к учебе, упорная тренировка памяти в конце концов уравнивают шансы. Но представьте, каково будет массе людей переносить превосходство патентованных эрудитов, доставшееся им так легко и так незаслуженно! Нет, надо идти другим путем…
И зря Андрюха дулся, что тетя Людочка тоже поехала с нами на рыбалку. Через костер прыгать она первая придумала и пить чай на этот… как его?.. бутершафт — тоже. Подумаешь, нужна Андрюхе «чисто мужская компания» — мне она у деда во как надоела.
А мировые у Олега друзья! Я теперь, после бутершафта со всеми на «ты» и без «дядей», просто — Володя и Серж. А тетей Людочкой я ее прозвал, и все ее теперь так зовут.
Сказать деду, сколько мы протопали — за сердце схватится. А потом еще Олег в темноте плотик перевернул, на котором через Рузу переплывал. Эх, жалко меня с ним не было!
Интересно получается, дома я в десять часов уже сплю, а здесь никто меня не укладывает, просто тетя Людочка нас с Андрюхой в один спальный мешок затолкала. Но спать все равно не хотелось долго. Лежим мы потихонечку, песни слушаем, рассказы разные. Володя здорово рассказывал, как он в Арктике был, на острове Франца-Иосифа.
Тепло нам в мешке, хорошо, я и заснул. Не знаю, долго ли они еще разговаривали, только проснулся и слышу Олег про деда говорит. Примерно так:
— …мне дико повезло, что встретил Александра Яковлевича. Натура у него не совсем понятная, по крайней мере я в нем еще не разобрался. Знаю только, что обижен старик, в ледышку превратился, не подойти. Но голова! Самое главное — установил я с ним дипломатические отношения после того разбоя, который Женька учинил. Теперь основная задача — как бы Рольберга привлечь к нашей работе. Я даже шефу намекнул насчет новой разработки, тот согласился.
Ребята, это такое дело, какое нам и не снилось! Не одной диссертацией пахнет! Но не будем меркантильными. Если серьезно, перспективы громадные. Тетя Людочка! Готовься к новой серии экспериментов. Только не забудь, что тебе осенью хвост по физхимии сдавать…
Спал я в эту ночь крепко-крепко, только мало. Володя в четыре часа всех поднял, и нас с Андреем тоже растолкал. Олег со спиннингом — ему, конечно, плотик нужен. Потом рассказывал: сорвалась у него кило на два щука.
Комаров у реки — тьма! Мы с Андреем терпели-терпели, а потом тетя Людочка увидела, что нам удочки дернуть некогда, и намазала нас «Тайгой». Я сразу чуть здо-о-ровенную рыбину не поймал! Очень уж она неожиданно ка-ак дернет, а я к себе, ну и сорвалась… Потом больше и не клевало ничего, солнышко стало пригревать, и я уснул как-то незаметно. Андрей тоже, а проснулся — то удочка уплыла.
Зато Володя двух окуней поймал и подлещика, Серж — пескаря. Тетя Людочка потом пескаря выбросила, а из Володиных рыб уху сварила, замечательную, только очень соленую. Но все хвалили, особенно Олег наверно, потому, что остальную рыбу он покупал у каких-то братьенеров в деревне.
В общем, нам с Андреем рыбалка очень понравилась и мы решили, когда вырастем, стать свободными братьенерами.
«25 апреля 197… года в 10 часов 30 минут в зале Ученого Совета состоится защита диссертации на соискание степени кандидата биофизических наук О.П.КРАМОВЫМ на тему:
К ВОПРОСУ ОБ ЭЛЕКТРОХИМИЧЕСКОЙ И ЭЛЕКТРОМАГНИТНОЙ СТИМУЛЯЦИИ ПРОЦЕССОВ НАКОПЛЕНИЯ, ПЕРЕРАБОТКИ И ДОЛГОВРЕМЕННОГО ХРАНЕНИЯ ИНФОРМАЦИИ НА МОЛЕКУЛЯРНОМ УРОВНЕ
Александр Казанцев
НЕБЫВАЛЫЕ БЫЛИ
(два рассказа о необыкновенном)
НАРОДНЫЕ АРТИСТЫ ЛЕСА
У нас было принято рассказывать о необыкновенном. Наши вечера мы шутливо называли «кают-компанией», хотя ни моря, ни корабля не было, зато были завидные слушатели.
Я всегда радуюсь, когда фантастические случаи происходят в жизни. И потому с особым волнением, охватившем меня в тот памятный вечер, рассказывал.
Все это действительно произошло не так уж давно в Москве, в Сокольниках. И я не боюсь сослаться на несколько тысяч свидетелей, сидевших в Зеленом театре или гулявших по соседним аллеям. Слышали-то они все! И каждый из них может поправить меня, если я дал волю фантазии. На этот раз я отказываюсь от нее. Жизнь порой бывает фантастичнее вымысла. И уж во всяком случае — прекраснее!
Днем над городом прошла гроза с неистовым ливнем. Я ехал в машине по набережной и трудившиеся на высшей скорости «дворники» не могли сбить с лобового стекла сплошную водяную пленку. Я чувствовал себя, как в акваланге. Видимость улучшалась, лишь когда мы попадали под мост, откуда снова ныряли в воду, словно в подводном снаряде.
В этой бешеной гонке, когда над головой с каменных небесных склонов будто скатывались грохочущие скалы и разбивались в невидимых, пропастях, сотрясая Землю, был отзвук двугорбого максимума солнечной активности.
В том году, когда раз в тысячелетие совпали столетний и одиннадцатилетний солнечные максимумы, все надеялись, что ураганы, песчаные бури и всяческие капризы природы будущим летом наконец прекратятся. Но максимум на кривой солнечной активности был двугорбый, как верблюд! И второй горб приходился на нынешний год. Он сказался в наших широтах диковинными для июня холодами и неожиданными отзвуками прошедшей весны.
У нас в Абрамцеве до первых чисел июля в окно тянулись пахучие ветки сирени. Не поднималась рука их наломать. Я и так чувствовал себя, словно уткнулся лицом в исполинский букет. От его нежного запаха радостно кружилась голова.
Особый аромат у цветов запоздалых! Особый строй и у запоздалых песен, когда весенние напевы зазвучат вдруг летом!..
Припоминается мне громовая весна 1945 года, последняя весна войны. Как мы все ждали ее!
Вместе с передовыми танками мы ворвались на центральную площадь Вены. Автоматчики в развевающихся за спиной зеленых плащпалатках, нагибаясь, перебегали от здания к зданию. Дробно трещали очереди автоматов. Пахло гарью. К мостовой стелился дым.
Гитлеровцы, перепуганные и бесноватые, огрызались.
За моей спиной пылал знаменитый театр Венской Оперы.
Горько было видеть покрытую клубами черного дыма каменную громаду, напоминавшую наш Большой театр.
Весна всегда связывалась у меня с музыкой.
Когда столица Австрии была полностью очищена от нацистов, мне удалось побывать на знаменитом Венском кладбище, где я отыскал могилы Моцарта, Бетховена и Иоганна Штрауса.
Собственно, могилы Моцарта я найти не мог, потому что великий музыкант был похоронен в могиле для бедных, которую никто не знал. Много времени спустя поклонники гения установили на Венском кладбище плиту и выбили на ней его имя.
Неподалеку я увидел другую. Она прикрыла собой подлинную могилу еще одного величайшего музыканта с трагической судьбой. Это была простая, гладкая плита с лаконичной надписью «Людвиг ван Бетховен». Но как много она говорила!
И не очень далеко от этих памятных плит высился изящный мраморный павильон. Там, окруженный колоннами, стоял мраморный скрипач — баловень успеха, любимец Вены, Иоганн Штраус.
Три столь непохожих одна на другую жизни прославленных музыкантов своеобразно отразились здесь в камне, в мраморе.
Я смотрел на мраморного Иоганна Штрауса и мне казалось, что он играет на мраморной скрипке свой вальс «Сказки Венского леса»…
Мне не забыть впечатления от впервые услышанной в 1939 году в Нью-Йорке блестящей разработки этого вальса. Я попал на премьеру кинокартины, которую мы впоследствии узнали как «БОЛЬШОЙ ВАЛЬС». Подобно многим значительным художественным произведениям, она получила всеобщее признание много позднее, а тогда… увы, принесла разорение постановщику.