Выбрать главу

— Но мы же его вчера отладили…

— Что было вчера, я прекрасно помню, однако ты не знаешь, что есть сегодня. Меньше спать надо. Пошли.

В лаборатории царил тихий ужас. Вытащенный из стойки селектор зловеще поблескивал оголенными внутренностями, вокруг него на цыпочках суетились братья-электронщики Володя и Володя, на осциллографе неистово метались сбитые синусоиды, в углу притихли лаборантки Людочка и Зоечка, а над всем этим возвышался спокойный и грозный, как Наполеон накануне Ватерлоо, шеф.

— Добрый день, — недрогнувшим голосом произнес Олег.

— Вы, Олег Павлович, неисправимый оптимист, если вам этот день показался добрым. Вчера вы меня заверили, что установка в полном порядке, а что я вижу сегодня?

Шеф пожевал губами, поставил стул посреди комнаты и сел, всем своим видом показывая, что он возмущен и не уйдет отсюда до победного конца.

— Вам, Олег Павлович, как никому другому должно быть известно, что сроки приемки назначает Государственная комиссия, а не мы, и срывать эти сроки мы не имеем права, так как в противном случае с нас сорвут головы.

— Борис Львович, все это мне прекрасно известно. А поскольку я оптимист, то, уверяю вас, селектор заработает и приемка пройдет успешно.

Хотя Олега и раздражало присутствие за спиной шефа, он решительно снял пиджак, засучил рукава и склонился над блоком.

«До комиссии полтора часа, а так как барахлит только селектор, это еще полбеды. Придется все-таки заменить декатроны. Сколько раз просил снабженцев заказать декатроны, вот и остались на мели. Сейчас вот поставлю новые, а если они не выдержат во время испытания?».

— Серж, давай выход с генератора проверки.

— Уже давали.

— Давай еще…

Время шло, селектор не поддавался никаким уговорам. Олег смущенно поглядывал на часы: до начала комиссии час, сорок минут… Чтобы скрыть свое беспокойство, он с отверткой полез в схему, проверил контакты, пайки.

— А, черт!.. — задергался Олег. Искры перед глазами, искры в глазах… Шестьсот вольт — не шутка, особенно когда это неожиданно.

— Коротнул? — выдохнул Сергей.

— Есть немного… — Олег потер шишку на затылке — крепко врезался об стойку. Сквозь табачный дым пробился резкий запах озона.

— Серж, меняй вот этот электролит, в смещении утечка.

В комнату ввалился Глеб, притащил катодник.

— Ну, что, братцы, припухаем? Как шведы под Полтавой? Он грохнул катодник на стол и потрепал Сергея по согнутой спине.

— Замолкни, ты, — зашипел Олег. — Шеф…

— Где шеф? — изумился Глеб. — Он в данный момент несется во всю прыть к начальнику отдела, меня чуть не сшиб.

И действительно, шефа в комнате не было. Все облегченно вздохнули и сели покурить. Сергей отставил паяльник, достал «Яву».

— Олег, успокой нервы. Прорвемся.

— Теперь прорвемся, — ответил Олег, доставая из пачки сигарету.

— Сейчас проверим, все должно быть о'кей! Иначе переквалифицируюсь в управдомы.

Закурили, помолчали.

— Серж, а как рыбалка? Не раздумал?

— Плюнем на все и в 17:30 отчалим. Кстати, Олег, ты обеспечил червей?

— Ребята, каюсь. Не надо казнить, надо миловать. Совсем забыл. Честное слово, до последнего момента помнил, потом заторопился на электричку и…

— Так, — ледяным голосом произнес Сергей. — Что будем с ним делать?

— Изрубим его на мелкие кусочки и скормим рыбам вместо приманки, предложил Глеб.

Олега спас телефонный звонок. Он взял трубку.

— Да, я слушаю, Борис Львович. Что? Но у нас почти все в порядке. Да, почти. Время еще есть. Как вы говорите? До понедельника? Но… Ясно.

— Могу вас обрадовать, сеньоры, рыбалка отменяется по техническим причинам. Комиссия переносится на понедельник, но… Нам предстоит провести субботу, а может и воскресенье в обществе селектора. У кого нет финансов на пропитание, шеф может ссудить до получки. Короче говоря, закончил Олег, — мы находимся под арестом на служебном месте. Для нас, сеньоры, суббота начнется в понедельник.

— Но мы же почти все сделали, — возмутился Сергей.

— Шефа смутило именно это «почти». Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

8. ГЛАВА ОБ ОРАТОРСКОМ ИСКУССТВЕ

Вообще, Олег — мировой парень, но иногда бывает такая зануда! Возьмется во мне воспитывать то, чего самому не хватает — железную волю или там усидчивость… В воскресенье все вроде хорошо началось: приехал он из института, где всю субботу пропадал, пробежались мы до пруда, поныряли с мостика, Олег баттерфляй изобразил. Мне бы помолчать на обратном пути, а я, как дурак, стал с ним про здешнюю жизнь разговаривать. Он все слушал-слушал, а когда я рассказал, как мы с Женькой над Проней подхохмили, тут на него и накатило.

— Слушай, — говорит, — ты же сущий неандерталец. Из твоих междометий понять ничего невозможно. Только и слышу: «А он ка-ак повернется, а он от него! А я — тоже тут, а он — в другую сторону! Во здоровски!». Порядок и причинность событий, даже основное содержание конфликта из этих бессвязных и безграмотных оборотов выяснить не представляется никакой возможности.

Я, конечно, обиделся. А Олега понесло…

— Культуру речи надо воспитывать с детства. Начнем сейчас же. Даю тебе пять минут на подготовку и три — на рассказ. Учти, пока не услышу от тебя связное и литературно грамотное повествование — пинг-понга от меня не ожидай.

— Да чего тут, — говорю, — рассказывать-то? Всего и делов…

— Не делов, а дел. Кроме того, будет значительно лучше, если ты исключишь необязательные вводные слова и обороты.

— А сам-то… Всю дорогу — «так сказать» да «так сказать»…

— Критику принимаю, моя речь тоже не изящна. Но что значит твое «всю дорогу»?

— Ну, ты всегда, значит, в разговоре это говоришь.

— Говоришь в разговоре… Ну… Значит…

— Ты не к месту употребляешь это выражение.

— Чудесно! Итак, через пять минут я тебя выслушаю. Посиди на скамеечке, заодно обсохнешь.

Вот хохма! Пока я не подбирал для Олега слова, рассказывать было интересно. А тут… Я подошел к Олегу и выпалил:

— Я помог моему другу Евгению тайно заменить четвертинку водки, купленную Проней, бутылкой с лекарством, предназначенным ему.

— Плохо, очень плохо. Мало того, что пропали интересные подробности из этой фразы невозможно установить, какое лекарство, от чего оно и какова была реакция Прони, Попробуй все сначала, примени знания правил русского языка, приобретенные в школе.

— Зная о пристрастии Прокофия Васильевича к спиртным напиткам, мы с Евгением, действуя в его же интересах, подменили водку лекарством. Выпив это лекарство, Проня обнаружил подмену, и, заподозрив нас, наблюдавших за ним из-за сарая, где он, то есть Проня, обычно пил не лекарство, а водку…

Я окончательно запутался и замолчал.

— Задаю наводящие вопросы. Проня лечится от алкоголизма?

— Откуда я знаю! Женька говорил, что дед ему говорил, что Проня скоро совсем по-другому заговорит, если будет облучаться.

— Ну и язык! Говорил, заговорит… Поистине, ты меня заговоришь. Наверное, не облучаться, а лечиться?

— Нет, облучаться! Александр Яковлевич его облучает. Мне Женька и про облучатель рассказывал. И Проню я после облучения видел, он нам с Женькой все рассказал.

— Что же он рассказал?

— Весь КОАПП рассказал! Передачу такую по радио, знаешь? Ну, прямо слово в слово, и за Кашалота, и за Стрекозу, там еще про фигурное глотание.

— Непонятно, причем здесь облучение? Наверное, у него память хорошая?

— Да нет! Ему всегда Женькин дед дает лекарство и облучает, а Проня тогда много-много запоминает. А так у него память плохая, он сам говорил.

— Но зачем ему, так сказать, детская передача?

— Ага! Сам — «так сказать», а ко мне придираешься? Не буду я ничего рассказывать, и воспитывать меня нечего, я ребенок, расту еще и не обязан знать про разных алкоголиков, это непедагогично…

Надулся я на Олега, иду, не разговариваю. Он тоже молчит. Молчал, молчал и не выдержал, начал подлизываться.

— Знаешь, Андрей, мы на рыбалку в понедельник собираемся, прямо с работы, поэтому я не могу тебя взять с собой. Может быть, ты сделаешь одолжение, накопаешь червей? Ты ведь знаешь, где черви хорошие…