Мне тут больше нечего было делать…
Не хочу врать, мне стало невесело. В моем лице был унижен не только художник, не только воспитатель…
Я повернулся, что-то буркнул на прощание и пошел обратно. А в голове, как путеводный луч, мерцал вопрос: кто же все-таки создал его? Кто создал этот облик? Лишь один человек мог бы мне ответить…
– Уже справились…
Я поднял взгляд. Передо мной стоял лесник.
Он заметил, что я расстроен, мягко проговорил!
– Не волнуйтесь, все будет в порядке. Вы его отец?
– Учитель, - ответил я, и улыбка сползла с его лица.
– Ничего не поделаешь, - проговорил он в некоторым вызовом. - И разве плохо, что человек может стать сильнее природы?
"Это не лесник", - подумал я и спросил:
– Кто вы?
– Моя фамилия Штаден.
– Тот самый?
Он пожал плечами:
– Да.
"Философ и математик Борис Штаден, один из создателей сигомов, знаменитый, прославленный и т.д. Но что он здесь делает? Может быть… Неужели?.. А почему бы нет?.. Конечно, так ведь и должно быть!"
Я спросил:
– Учитель - ваше создание?
– Верно, - с плохо скрытой гордостью ответил он.
Я не хотел рассказывать Штадену о всех моих мучениях, безуспешных попытках. Я решил обойтись без предисловий:
– Видите ли, у меня есть один вопрос. Если не хотите, если это секрет, не отвечайте… Кто был художником и скульптором, кто создавал его облик?
Он замялся:
– Собственно, этот сигом создавался не так, как другие. Ведь он и предназначался для необычной цели. Я начал с посещения разных школ для детей-калек. Долго выяснял, какое самое заветное желание у слепого ребенка, и узнал, что он хотел бы стать художником и рисовать говорящий лес. "Рассказывают, что он зеленый, - сказал мальчик, - а я знаю только, как он разговаривает. Я бы нарисовал его говорящим и зеленым". Хромой мечтал выступать в балете, глухой - писать музыку и услышать голос матери. Горбун хотел иметь фигуру гимнаста… Я спрашивал у паралитиков, у разных уродов… У каждого была своя мечта…
– Понимаю! - вырвалось у меня. - И вы создали его по детским мечтам!
Я смотрел на Штадена с восхищением, а он отвел глаза, отрицательно покачал головой:
– Это было бы слишком просто. Вы забыли о главном - сигом должен до конца понимать этих ребят…
Штаден помолчал, вспоминая что-то, вздохнул:
– Я создал его хромым, слепым, горбатым… Я дал ему только мощный разум и детские желания как первую программу. И он сам создал себя…
Роман Подольный. Живое
Все началось в тот день. Или кончилось. Скорее, кончилось.
Дождь был мелким, но упорным. Ветер теплым, но резким. Виктор чиркнул спичкой о коробок и поднес ее к сигарете, даже не подумав хотя бы заслонить рукой слабый огонек. И все-таки спичка потухла только после того, как кончик сигареты раскраснелся на ветру, осветив хмурое, твердое, скуластое лицо с крупным носом и ртом. Потом он положил спичку на ноготь большого пальца, щелкнул по ней ногтем указательного - спичка точно влетела в отверстие урны, притулившейся у стены метрах в пяти.
Я привычно проследила ее полет.
Мы шли рядом, наверное, уже в сотый раз, но я так и не могла привыкнуть к его уверенной власти над вещами. Или к тому, как ему подчинялись вещи. Вот и сейчас фонарь, к которому мы подошли, осветил берет с лихо торчащим хвостиком посередине, плащ, остававшийся глаженым и даже почти сухим, несмотря на дождь, брюки и ботинки, на которых не было следов мокрой глины, по которой мы шли, глины, почти целиком покрывшей мои туфли и наверняка лежавшей влажными размытыми пятнами на чулках.
– Ты не должна ехать, - сказал он. - Не имеешь права.
– Но мне же нужно.
– Тебе нужно быть здесь, со мной.
– Это всего две недели, милый.
– Мне будет трудно. Вернее, не будет. Потому что ты не уедешь.
Как мне нравилась в нем эта категоричность. Когда-то. Человек, который всегда знает, чего он хочет! Редкость.
Борис так не мог. Когда Виктор в ресторане разбил нашу пару во время старомодного танца, Борис до того растерялся, что так и застыл посередине зала - огромный, сильный, беспомощный. Я тогда попыталась вырваться, но руки Виктора были такими же твердыми, как его лицо. Мне стало смешно. Борис, кроме всего прочего, был мастером по классической борьбе, и этот незнакомый худой парень не выстоял бы, кажется, против него и минуты. Быть причиной драки мне совсем не улыбалось! И я стала лихорадочно прикидывать, как успокоить Бориса. Такие, как он, еще в детстве привыкают к общему уважению, и тем легче они теряются, встречаясь с дерзостью, и тем сильнее они вспыхивают в ответ на несправедливость.
Я нагнула голову и, глядя на длинные коричневые паркетинки пола, сказала своему незваному партнеру, что устала. Надеялась, он отпустит меня, и я успею перехватить надвигающегося Бориса, которому предстояло обойти несколько уже разделившихся пар.
Партнер остановился, но мои талию и руку не отпустил.
– Видите у стены кресло? Я занял его для вас.
Огромная лапа Бориса, которая умела быть такой ласковой, резко ухватила наглеца за плечо, оторвала от меня, развернула.
– Борис, не на… - крикнула я и не успела договорить. Виктор (тогда я, правда, еще не знала, как его зовут) чуть приподнял правую ногу и резко топнул. И Борис вдруг рухнул наземь, потерянно взмахнул могучими руками.
Виктор нагнулся к нему и рывком поднял на ноги.
– Не надо со мной ссориться, - сказал он миролюбиво, - а то под тобой пол провалится.
И верно, у моих туфель валялась дощечка паркета, выбитая каблуком Виктора из-под ноги Бориса.
Борис растерялся второй раз. А его обидчик взял нас обоих под руки, вывел из ресторанного зала на лестничную площадку, вынул из кармана брюк (с такими стрелками, какие я видела только на манекенах) коробку сигарет. Щелкнул по ней пальцем - и точно три сигареты выскочили из пачки ровно на половину своей длины.
– Меня зовут Виктор.
– Я не курю, - сказала я.
Он щелкнул пачку сбоку, и из трех сигарет одна вернулась на прежнее место. Две другие не шелохнулись.
Борис неслушающимися пальцами взял сигарету.
– Я же тебя мизинцем… могу…
– Конечно, - согласился Виктор. - Но вот ты сейчас левой рукой за перила держишься. А вдруг они обвалятся?
Борис отдернул руку.
– Пол, здесь, конечно, бетонный, а не паркетный, - продолжал Виктор, но ведь бетон крошится.
– Тьфу, черт, - чтобы не потерять лицо, Борису оставалось только рассмеяться, - ты что - волшебник?
– Да нет. Я всего лишь специалист по надежности. А главный постулат нашей науки гласит, что все, могущее сломаться и подвести, сломается и подведет. Как тебя подвел паркет, парень.
– При твоей помощи.
– Так всегда же найдется, кто поможет, - охотно согласился этот нахал. - Что мне было делать? Ты бы меня в два счета побил, а это ресторан, тебя в милицию, девушке неприятности.
…Нет, о драке теперь, слава Богу, не могло быть и речи.
– И тебя тоже вещи подводят?
– Только не меня, дорогой товарищ. Меня они слушаются.
– И люди тоже? - Это спросила уже я.
– Когда как. Но знаете, один мой товарищ по детскому саду говорил, что бывают вещи, как люди, а бывают вещи сильнее людей.
– Спасибо за заботу. - Борис решил стать ироничным, тем более что его физическое превосходство было так безоговорочно признано. - Но теперь нам пора, Леночка. Кофе, наверное, уже принесли. Прошу нас извинить, Виктор.
– Пожалуйста. Но вы разрешите, Лена, потом проводить вас домой? Разумеется, я никак не возражаю и против такого попутчика, как Борис.
Борис рассмеялся. Он был, в общем, добродушен и оценил ситуацию как смешную.
Он ошибся.
Через месяц он все-таки попытался поговорить с Виктором по-мужски - до двенадцати дожидался у моего подъезда нашего возвращения после театра и неспешной прогулки.
Мы ели апельсины, а корки Виктор нес в руке - до ближайшей урны, как он думал.
Борис поскользнулся на корке и рассек себе голову. Виктор отвез его на такси в ближайший травматологический пункт.