— Пустые слова, — сказал он, нетерпеливо дернув плечом. — Просто слова, которыми вы хотите замаскировать основную сущность охоты — убийство. Погоня и убийство. Этим охота была всегда.
— Послушайте. — Лозинский протестующе вытянул руку, — разве я похож на убийцу? Или Вениамин? А Маргарита?
— Не похожи, — согласился Ратинов. — Но это ничего не значит. Индульгенции за убийство у вас в кармане — эти ваши лицензии на отстрел.
Маргарита улыбнулась, посмотрела сначала на Веню, потом на свое отражение в зеркальной поверхности стола.
— Кстати, что вы сегодня ели за обедом? — вдруг спросил Лозинский.
Ратинов пренебрежительно скривил губы.
— Я уже понял, что вы хотите сказать. Совершенно не в этом дело.
Но Лозинский не пожелал отказаться от удовольствия привести заготовленный аргумент.
— Именно в этом. Сегодня за обедом вы кушали филе из говядины. Говядина эта не так давно гуляла по зеленым полям с колокольчиком на шее. У нее была добрая морда и красивые глаза. Может, это действительно ужасно, но перед тем как зажарить на сковородке, ее умертвили. Или убили — это одно и то же,
— Нельзя смешивать добывание пищи с убийством для развлечения.
— Отчего же только для развлечения? Разве вам не нравится одежда из шкурок монсов? Нежнейший, шелковистый мех. Ни одна имитация с ним не сравнится. Это же настоящее чудо природы. Далее. Как прикажете регулировать их численность на планете?
— Сомневаюсь, чтобы они особенно нуждались в такой опеке, — скептически заметил Ратинов.
— И напрасно. Незадолго до первого появления человека на Дорионе популяция монсов была на грани вымирания. У них почти не осталось естественных врагов, и это привело к совершенно пагубным последствиям. Великолепные погодные условия, изобилие пищи — и неизбежная катастрофа — взрывное увеличение численности, регресс и вырождение вида.
— Ты не совсем прав, — негромко сказал Вениамин. Он впервые вмешался в спор. — Я слышал иное мнение о причинах массовой гибели монсов. Предполагается, что виной тому была эпизоотия. Какой-то вирус-мутант… Такое когда-то случалось и на Земле.
— Большинство в данном случае думает иначе.
— Вы сказали: почти не осталось естественных врагов? — заинтересованно переспросил Ратинов. — Что значит «почти»?
— Тут тоже не совсем ясный момент в экологии планеты. — Обрадовавшись возможности прекратить неприятный спор, Лозинский уселся так, чтобы видеть одновременно и собеседника, и Маргариту, и принялся объяснять.
— «Почти» — значит, что вообще-то хищники есть. Только их почему-то немного и сосредоточены они в определенных зонах Леса. Хотя условия в этих зонах ничем не отличаются от условий любых соседних областей.
— Заповедники?
— Заповедники? — Лозинский удивленно поднял брови, потом усмехнулся. — Слегка похоже. Однако представить монсов в качестве заботливых хозяев этих хищников довольно трудно. По уровню развития монсы гораздо ниже земных мартышек, хотя имеют с ними определенное сходство. Хорошо развитые верхние конечности, например. Но мозг примитивен крайне. Собственно, о загадках планеты вы и сами можете немало рассказать. Насколько я знаю, вы прилетели на Дорион не развлекаться, а в связи с обнаружением наскальных рисунков?
— Да, — кивнул Ратинов, — только рассказывать пока нечего. Я еще ничего не видел и потому собственного мнения не мог составить. Знаком с этими рисунками только по фотографиям. Надеюсь завтра в Городе узнать о них несколько больше. Но загадки действительно немалые. Разума ведь на планете нет. А рисунки не так стары.
— …не обнаружено, — тихо сказал Вениамин.
— Что вы сказали?
— Мне кажется, что, говоря о разуме, уместней было бы употребить слово «не обнаружен».
— Не вижу особой разницы, — возразил Ратинов. — Специалисты по Дориону гарантируют, что разумные существа не смогли бы остаться на планете незамеченными. Эти рисунки — единственное свидетельство. Разумеется, если они не мистификация.
Двери отворились, и в холл вошли люди в блестящих от влаги накидках, с одинаковыми рюкзаками и зачехленными винтовками. Прибыла еще одна группе охотников. Ратинов поднялся.
— Ну вот, пришел аэрокар из города. Мне пора. Удачной охоты.
Голос заведующего факторией был монотонен и тягуч, как дождь, безостановочно кропивший из серой небесной тверди на шлемы охотников.
— Каждый из вас имеет право добыть только трех монсов, — говорил Соол, — только трех. Запрещено убивать животных в возрасте до двух лет и самок с детенышами. Запрещено выходить за пределы отведенного для охоты сектора. Запрещено использовать гипноприманки и акустические парализаторы…
— Господи, как надоело, — прошептала Лозинскому Маргарита. — За последние сутки четвертый раз слушаю одно и то же. Хоть бы слова местами поменял.
Лозинский наклонился к уху Маргариты, и Вениамин не услышал, что он ей ответил.
— …Запрещено продолжение охоты сверх установленного времени, а именно: по истечении двух суток, начиная с настоящего момента.
Соол замолчал и с минуту разглядывал стоящих перед ним охотников. Его равнодушный взгляд переползал с одного на другого, задерживаясь на лице каждого в течение коротких, совершенно равных промежутков времени.
— Так что, мы можем идти? — громко сказала Маргарита. Соол даже не шевельнулся. Маргарита раздраженно прикусила губу и дернула ремень винтовки.
— Ни один довод в оправдание нарушения любого из перечисленных правил не будет принят во внимание, — произнес наконец Соол тем же лишенным интонаций голосом. — Нарушивший правила охоты навсегда лишается права посещения заказников и немедленно изгоняется с Дориона.
Он поднял руку с хронометром.
— Ваше время началось!
Двенадцать троек охотников, расходясь веером, двинулись к границе леса, обнесенного частой сеткой дождя. Лозинский шел впереди своей тройки, за ним Маргарита, последним — Вениамин. У первых деревьев Вениамин оглянулся, и ему показалось — только показалось, потому что с такого расстояния вряд ли можно было различить наверняка, — что фигура Соола у ворот Фактории источала презрение к уходящим.
Утром у молоденькой бурой самки родились два слепых безволосых детеныша, и Сверхмозг наконец проснулся. Он взглянул на лес множеством пар глаз и осознал, что вновь существует. Единственный Разум, рожденный планетой. Первобытный хозяин леса.
«Как долго длилось небытие, — подумал Сверхмозг, — и как оно неприятно».
Стоял прекрасный теплый день, и Сверхмозг, несмотря на вспыхнувшую после длительного периода бездействия жажду мысли, позволил себе на секунду расслабиться и вкусить прелесть существования.
«Отчего наступило небытие? — вспоминал Сверхмозг. — Ведь, кажется, все шло хорошо и правильно. Что ему предшествовало?»
Небытию предшествовала Смерть. Так было всегда, и Сверхмозг это хорошо знал. Но что было раньше? Ведь все складывалось так удачно. Свирепые сурды были отогнаны далеко от границ обитания племени. Молодые побеги кустарников, высаженных в начале сезона теплых дождей, вот-вот должны были дать первый урожай… И что-то случилось.
Сверхмозг вспомнил. Перед Смертью пришла Боль. Когда упал и задергал конечностями самец из Сухой рощи. Вслед за ним еще два монса упали в таких же судорогах, и Сверхмозг перестал видеть мир их глазами, хотя некоторое время еще продолжал ощущать их боль.
Так приходила Болезнь. Как всегда, как и прежде. Но в этот раз ее вспышка истребила большую часть племени, и Сверхмозг умер тоже. Он был мертв очень долго, так долго, что многое успел забыть, — тех, кого миновала болезнь и смерть от старости, оставалось совсем немного.
Сверхмозг осмотрелся. Это было так приятно: видеть все сразу, одновременно сотнями и тысячами пар глаз. На каменном плато осталась лишь одна семья, хотя пищи здесь хватило бы на большую стаю. В этот сезон отлично росли вкусные корни полуночника. А у Черной речки стало тесновато. Появилось много детенышей. Нужно было переселить две семьи с Черной речки на каменное плато. Этим Сверхмозг занялся в первую очередь…