«А Мурад?» — чуть было не спросил я, но смолчал. Он будет ждать у входа…
Я вышел в коридор, транспортная лента вынесла меня на летную площадку. Над ней уже завис и с шипением опускался коптер. Я вошел в кабину.
Внизу потянулись зеленые зоны с вкраплениями городков и жилых башен, время от времени мелькали стартовые проплешины портов, затем коптер нырнул в облака.
Во мне медленно поднималось опустошающее спокойствие. Что будет, то будет!
Коптер пошел вниз, показалась кромка берега, с белой ниткой прибоя. Нитка постепенно раздалась в ленту, вода осталась позади, и тут выросли прозрачные синие купола Зимнего комплекса.
У входа меня встретил Наставник, немолодой, темнолицый, с пушистыми бровями.
— Я провожу вас, — сказал он после приветствия. — Можете отдохнуть, время еще есть.
— Спасибо. Вот, возьмите… — я протянул эмблему Учителя, которую снял по пути с рукава. Темнолицый сунул эмблему в карман и, не оглядываясь, ступил на транспортную полосу. Я последовал за ним.
Он довел меня до дверей, обитых бледно-зеленой кожей, кивнул и ушел. В комнате меня ждала Наставница.
— Это обвинительное заключение, — тихо сказала она, протянув мне кассету. — Ознакомьтесь, пожалуйста. С протектором вы встретитесь перед началом. Он тоже принимал участие в расследовании.
— Благодарю, — я взял кассету и сел на диван. Наставница вздохнула и вышла.
Я просмотрел кассету с обвинительным заключением и содрогнулся. Ах, Мурад, Мурад! Ну, как он мог!.. Боюсь, он даже не догадывается, как скверно все обстоит.
Промышленный реактор класса «атанор» сожжен дотла. Пострадало восемь человек, очень серьезно, двое в реанимации. Что-то замкнуло в инжекторе, и один за другим начали выгорать предохранители. Мурад покинул пульт, отключил автоматику и героически полез в релейный отсек, чего не имел права делать ни при каких обстоятельствах. Мурада пытался остановить напарник, но он заманил и запер напарника в подсобном помещении. Час от часу не легче! Экспертная комиссия признала риск допустимым, но только в безлюдном варианте. Между тем в реакторном зале находилась группа технического обслуживания. Мурад знал это и тем не менее рискнул. Во имя чего? Автоматы сделали бы то же самое, хотя потом надо было налаживать все снова — работа на месяц, Ему не хватило нескольких секунд. Хорошо что сработал аварийный сброс, иначе от промзоны не осталось бы и пепла. Заражение района, непредсказуемые последствия… Он не имел права рисковать, зная, что есть угроза людям. Но когда, в какой злой час я не заметил ростков самоуверенности, вовремя не сместил, не сдвинул модусы?..
В комнату вошел Протектор, кивнул и протянул мне текст своего выступления. Я, не заглядывая в него, возвращаю и ловлю себя на мысли, что так, наверно, поступали и те, кто до меня пытался уйти достойно.
— Я буду настаивать на определении «неоправданный риск». Это около двух лет частичного ограничения, — говорит Протектор. — Правда, я не знаю, что потребует Обвинитель.
Два года… У Мурада легкоранимая натура, травма будет на всю жизнь. На сентябрьские встречи он часто приезжал первым, и букет его был самым большим. Как он рассказывал о своей работе! А теперь…
А теперь Протектор, совсем еще молодой, смотрит на меня с жутковатым интересом. И конечно, немного гордости — скорее всего это единственный и последний Суд в его жизни. Ах, если бы знать, что ты последний споткнувшийся… К сожалению, тома «Истории Ошибок» медленно, очень медленно, но все же растут из века в век. Мы изучали их на последнем курсе, с горечью вчитываясь в сухие выводы и рекомендации, в выдержки из «Белых книг», полные отчаяния, сочившегося из скупых исповедей бывших…
Наконец с вводной частью было покончено, и мы вошли в зал Суда. Огромное помещение было набито до предела, многие сидели на полу. Ну что ж, каждый имеет право быть свидетелем редкого и поучительного зрелища. Только одному человеку запрещен вход, он будет топтаться у дверей, ждать исхода, а когда все начнут выходить, станет жадно хватать за руки, заглядывать в глаза. Ему будут неразборчиво-утешительно бормотать что-то, но вряд ли скажут сегодня…
Стойка с баскетбольным щитом сдвинута в сторону, на ее месте помост. За столом сидят трое: Ранганатан, Фалькбергет — Верховный координатор и Синицына — мотиватор. За их спинами — зеленый куб протоколиста.
Речь Председателя.
Речь Протектора.
Речь Обвинителя.
Обвинитель говорит тихо, скупо, но каждое слово его словно все туже и туже закручивает во мне пружину, Я не поднимал глаз, боясь встретиться с глазами Лизы. То, что она здесь, в этом зале, я не сомневался, и, возможно, где-то совсем близко.
Я отказываюсь от заключительного слова — в самом деле, что я могу сказать сейчас?
Жду решения и вспоминаю сентябрьские встречи. Десятка собиралась у меня в Ангермюнде: разговоры до утра, воспоминания, планы, споры… Сентябрь… Сентябрь…
Все встают. Суд принял решение.
Утверждена формулировка Обвинителя и принята Судом бег изменений — преступная самонадеянность, повлекшая тяжелые последствия. Рекомендуемая мера — десять лет полного ограничения.
Зал неслышно ахнул, тяжелый вздох колыхнул разноцветные полотнища, не убранные после спортивного праздника.
Я хотел что-то сказать, но будто стальные манипуляторы плотно взяли за горло и задушили крик. Мне не хватало воздуха, сердце раскаленной ледышкой барахталось в груди… Десять лет! Мурад этого не переживет! Как хорошо, что его нет в зале!
Десять лет! Что ж, выберу подходящую планету и засяду за свою «Белую книгу». Но Мурад… Такого тяжелого случая давно не было, но ведь не было и злого умысла!
Бедный Мурад, он не выдержит… Знать, что твой Учитель, твой второй отец отбывает за тебя наказание, а ты можешь идти куда угодно и делать все, что хочешь…
Я вернусь через десять пет, когда истечет срок моего ограничения. Привезу книгу, в которой день за днем будет все описано, разложено, чтобы кто-нибудь потом нашел мою ошибку в воспитании и обвел ее черной линией. Я вернусь через десять лет, десять пет добровольного одиночества с редкой, раз в год, связью…
Но сколько выдержит он, Мурад, среди людей, которые изо всех сил будут вести себя так, будто ничего не произошло, и он совершенно такой же, как все?..
Если я все же напишу для персоналистов что-то вроде воспоминаний, то назову их так: «Прощай, сентябрь!..»
АЛЕКСАНДР СИЛЕЦКИЙ
И даже очень…
Честное слово, странный был этот венерянин.
Не помню уже, кто первый из нас заметил его, да это и не важно, поскольку в конечном счете все мы его увидали и сразу догадались — вот ведь, как все повернулось тогда в наших мозгах! — что проделал он свой дальний путь от Венеры к Земле только ради нас, прилетел именно к нам и ни к кому другому на свете.
Корабль опустился на зеленую клумбу посреди двора, и произошло это так быстро и бесшумно, что, когда мы, наконец, опомнились, из ракеты выходил уже тот самый венерянин,
Он остановился шагах в десяти от нас и посмотрел счастливо вокруг, и улыбнулся — небу, всему миру, но главным образом, конечно, нам.
— Добрый день! — сказал он. — Как живем, ребята? — и сам же весело ответил: — Прекрасно! Ведь нельзя плохо, а?
— Нельзя, — важно подтвердил Артем, а мне вдруг захотелось дернуть его за руку: «Помолчал бы уж, карапуз несчастный!..», но я не сделал ничего такого, постеснявшись незнакомого человека.
— Я с Венеры прилетел, — сообщил венерянин. — У нас там тоже весело и тоже весна стоит.
— У нас весна скоро кончится и лето наступит, — с сияющей рожей похвастал Артем, и тут уж я не выдержал и ткнул его в спину кулаком — легонько, конечно, а то ведь такой рев поднимет, хоть уши зажимай.
— Чем вы тут занимаетесь? — спросил венерянин.
— Гуляем, — ответил я.
А Гошка добавил: