— Сейчас не время рассуждать, чья в том вина, — сказал капитан-2. — Но мы за ночь провели инвентаризацию корабельного хозяйства. Иногда это полезно сделать. Если запасов пищи, с учетом оранжереи и гидропоники, нам хватит надолго, вода в замкнутом цикле также не проблема, то многие нужные припасы на «Антее» подходят к концу. — Что, например? — спросил Джонсон. — Например, мыло, — сказал капитан-2. Это было так неожиданно, что Джонсон хихикнул. — Сгущенное молоко, — сказал капитан-1, - нижнее белье. — И многое другое, — заключил фразу капитан-2. — Пришлют, — прошептал Павлыш Армине. Армине сама села рядом с ним, Павлышу казалось, что он давно ее знает. С ней было легко, не то что с Гражиной. Гражина сидела в стороне и не замечала Павлыша. — Когда пришлют? — прошептала в ответ Армине. — Мы же не знаем. — Мы хотим сообщить вам еще кое-что о состоянии систем корабля. Оснований для тревоги нет, но основания для беспокойства имеются. Капитан-2 достал желтый лист и начал зачитывать длинный список наличности припасов и запасных частей к приборам. Павлыш поглядывал на Гражину, надеясь, что она взглянет в его сторону. Когда капитан-2 кончил зачитывать список, слово взял капитан-1. — Мы познакомили вас с положением дел, — сказал он, — потому что мы стоим перед дилеммой. Решение первое: мы начинаем торможение и разворот корабля. Эта операция займет примерно шестьдесят восемь дней, после чего мы сможем двигаться обратно к Земле, придя еще через двадцать шесть суток к той точке, где мы получили последнюю гравиграмму с Земли. — Три месяца, — подсчитал Павлыш. Конечно, можно обвинять Павлыша в легкомыслии, в том, что он недостаточно глубокая натура и судьба великого дела не волновала его должным образом, зато волновали зеленые глаза Гражины, но факт остается фактом: только услышав, как капитан холодным и бесстрастным голосом подсчитывает сроки разворота и подчеркивает нужду в экономии, потому что неизвестно, когда восстановится связь, Павлыш вдруг не умом, а внутренне, для самого себя, понял, что и в самом деле «Антей» никогда уже не долетит до Альфы Лебедя, и все поэмы об этом полете, все книги и воспоминания о нем, все картины и фильмы — все это напрасно, и усилия тех людей, которые собираются ежегодно на встречу «антеевцев», тоже напрасны, вернее, почти напрасны. Нет, никто не будет отрицать научной ценности полета. Но было в свое время немало экспедиций к Северному полюсу. И к Южному полюсу. Они не доходили до цели, хотя результаты их подвигов и достижений были велики. А запомнили Амундсена и Скотта — тех, кто дошел. Потому что если ты объявил Северный полюс целью своего похода, то уж, пожалуйста, добирайся до него. — Есть альтернатива. — Павлыш задумался и не сразу понял, что это говорит Гражина. Гражина сказала эти слова напряженно, будто решилась открыть тайну, которую нельзя было произнести вслух. — Знаю, — сказал спокойно капитан-2. — И эту альтернативу мы тоже рассматривали и хотим обсудить. «Мы полетим дальше, — вдруг подумал Павлыш, хотя еще секундой раньше такой мысли у него не было. — Мы полетим в надежде на то, что произошла ошибка, авария. И через сколько-то дней или даже месяцев связь восстановится». — Существует инструкция, — продолжал капитан-2, - на случай прекращения связи. Она предусматривает один выход — повернуть назад. Но… — капитан-2 поглядел на Павлыша, словно обращался только к нему, — инструкция не учитывает, что это могло случиться так близко от цели. — Относительно близко, — сказал Варгези. — Относительно близко, — согласился капитан-2, - и все же настолько близко, что есть возможность продолжить полет. Станцо, сидевший неподалеку, вздохнул. И Павлышу показалось, что с облегчением. Неужели он тоже думал о таком решении? — Мы допускаем, — продолжал капитан-2, - что через несколько дней или недель связь будет восстановлена. При условии, что обрыв ее — случайность. Но мы обязаны учитывать и другой вариант. Допустим, что Домбровский был прав. Капитан-2 замолчал, взял со стола стакан, налил воды, выпил. И было очень тихо. И в этой тишине доктор Варгези спросил: — И где же предел этого ожидания? Сколько мы будем лететь, испытывая научную компетентность физика Домбровского? Месяц? Год? Сколько мы будем ждать? Или пока не выпьем последнюю банку сгущенного молока? — Очевидно, — капитан-2 осторожно поставил стакан на стол, будто боясь разбить его и тем уменьшить количество посуды на корабле, — мы не должны в таком случае ставить временной предел. Мы должны предположить, что предел — звездная система Альфы Лебедя. — То есть? — Голос Варгези повысился, будто он требовал от капитана признания вины. — Скажите, сколько лет? — Тринадцать лет, — сказал капитан. — Нет, — громко проговорил Варгези. — Двадцать шесть. Двадцать шесть лет. Мы должны рассматривать худший вариант: полет до цели, установку никому не нужной кабины и возвращение к пределу Домбровского. И та и другая цифры были для Павлыша абстракциями. Год — это много. Год. А двадцать шесть… двадцать шесть лет назад, как говорил отец, его еще не было в проекте. Павлыш подумал, что сейчас все будут горячо спорить, кто-то испугается, кто-то обрадуется. Гражина закричит: «Нет!» А сам Павлыш? Он был сторонним наблюдателем. Он смотрел на эту сцену откуда-то издали, и даже голос капитана, который продолжал звучать в полной тишине, долетал, как сквозь вату. — Вариант, который мы сейчас рассматриваем, — говорил он, — возник не сразу. Сначала мы просчитали лишь естественное решение… Тут Павлыш поймал себя на том, что, продолжая оставаться посторонним наблюдателем, он начал считать. Он смотрел на Станцо и считал: Станцо сорок три года. Сорок три плюс двадцать шесть — шестьдесят девять. Это не очень большой возраст, но известно, что в замкнутом пространстве «Антея» (а тут ставились эксперименты по этой части) старение организма идет быстрее, чем на Земле. А каким будет Станцо в семьдесят лет? С белой бородой? «Капитану-2, - думал Павлыш, — куда меньше сорока. Может, поэтому говорит он, а не капитан Лех, которому около пятидесяти. Он даже может умереть и никогда не вернуться на Землю. Они будут лететь и лететь, а капитан-1 умрет уже от старости…» — Сто шесть лет назад, — сказал капитан-2, - на Земле произошло очень важное событие, может, одно из самых важных в ее истории. Был отправлен первый звездолет. Все знали, сколько лет ему предстоит лететь. Те, кто строил и отправлял его, знали, что никогда не увидят своей победы. Они это делали для нас с вами. Много тысяч людей летели на нем. И мы думали, что скоро установим кабину в созвездии Лебедя, и Земля сделает невероятный скачок вперед — человечество в самом деле станет галактическим. Капитан говорил медленно, внятно, словно вспоминал выученный текст. — Несколько поколений людей на Земле росло со знанием того, что этот шаг будет совершен. Я, наверное, не очень хорошо объясняю, потому что речи — не моя специальность. И вот сейчас несколько миллиардов человек ждет этого свершения. Но где-то произошла ошибка. Вернее всего, ошибка. Не может же все идти гладко, но ошибка не трагическая. Не трагическая для отдельных людей, но трагическая для человечества. — Человечество живо и будет жить еще довольно много лет, — возражал Варгези. — Да, я знаю, и знаю даже, что современные корабли летают почти вдвое быстрее «Антея», что можно построить новый корабль. Но давайте сосчитаем вместе с вами. Строительство «Антея» заняло шестнадцать лет. Допустим даже, что строительство нового корабля займет вдвое меньше времени, втрое меньше. Это пять лет. Сам полет — полвека. — Больше, — сказал механик из старой смены. — Практически это семьдесят лет. Я уже думал об этом. — Более семидесяти лет никто из людей не сможет вновь увидеть вблизи звезду. — Это не трагедия. — Наверное, нет, доктор Варгези, — кивнул капитан. — Назовем это разочарованием. Назовем разочарованием и те средства, которые Земля вложила в наш полет. В некоторые годы это до четверти энергии Земли. Земля жертвовала многим ради «Антея». — Тщеславие планеты хуже тщеславия отдельного человека, — произнес Варгези. Павлыш вспомнил, что Варгези это уже говорил недавно. Но тогда слова звучали иначе. — Назовем мечту тщеславием, ничего от этого не изменится, — сказал капитан. — Но есть миллионы и миллионы людей, которые ждут. — А мы? — вдруг сказала Гражина. — Мы же тоже ждем. Мы, может, ждем больше, чем другие. — Правильно, — сказал капитан-2. — Я, например, очень жду. В значительной степени «Антей» определил не только мою профессию, но и мою жизнь. Поэтому сам я — за второй вариант. — Двадцать шесть лет, — сказал Варгези. «А он, наверное, доживет, — подумал Павлыш. — Ему и сорока нет. Представить смешно: нас снимут с корабля — и не будет ни одного молодого. Даже Гражина. И я. Все немолодые». И вот тогда Павлыш понял, что все, что здесь творится, касается его. В первую очередь его. Это он проведет здесь всю свою жизнь, а двадцать шесть лет — это вся жизнь. — Вы все знаете, — продолжал капитан-2, что работы по усовершенствованию гравитационной связи продолжаются. Я надеюсь, что наша робинзонада продлится куда меньше тринадцати лет. — А если предел связи окончателен? — донеслись чьи-то слова. — У нас хватает энергии на один разворот. Мы все же долетим и вернемся. — Корабль стар, — тихо произнес Варгези. — Это — развалина. Мы не знаем, что будет с ним дальше. — Двигатели и корпус рассчитаны на двести лет. Вы же знаете. Правда, придется экономить. Все. От питания до мелочей. И вдруг заплакала Армине. — Мы должны решить это все вместе, — сказал капитан-2. — А это сразу не решишь.
14