Все разошлись, почти не разговаривая. Павлыш даже понимал, почему. Если бы решение было менее важным, если бы это была не собственная жизнь, люди, наверное, задержались бы в кают-компании, спорили, обсуждали. А тут все на какое-то время стали друг другу чужими. И расходились тихо. И Павлыш понял, что он не хочет подходить к Гражине и не хочет слышать Армине, которая плакала тихо, отвернувшись к стене. Ей бы уйти к себе в каюту. Павлыш пошел по коридору. Совершенно один. Он шел долго. Потом оказался в пустой оранжерее. Это было ненамеренно. Просто его подсознание вспомнило о вчерашнем путешествии. Сейчас оранжерея показалась еще более жалкой. Кошка, застигнутая Павлышом у двери, сиганула в сухие кусты, послышался треск ветвей. Павлыш поскользнулся на лишайнике, выросшем между гряд. Потом сел на грядку. Как будто был на Земле и вышел в огород, в маленький огород, который пестовала его бабушка в Скнятино, под Кимрами. Павлыш не думал о том, что ждет его. Это было еще слишком невероятно. Он думал о том, чего не успел сделать на Земле и что отложил до своего возвращения. Симона — она окончила институт три года назад — звала на подводную станцию на Гавайях. Он очень хотел туда слетать. Потом ему стало жалко бабушку. Потому что он ее не увидит. А если увидит Симону, то она будет старой. С Жеребиловым они строили катер. Давно строили, третий год. Жеребилов сказал перед отлетом: «Шпангоуты я за год одолею, а обшивка на твоей совести». А почему он не отдал книгу Володину? Догадается Володин взять ее? Она на второй полке у самой двери. Там же кассеты старого диксиленда. У бабушки в деревне он посадил три яблони. Эти яблони тоже будут старыми. Бабушка стала слаба, яблони могут вымерзнуть, если наступят сильные морозы… Все это были ничего не решающие мысли. И Павлыш понял, что он думает обо всем этом так, словно уже решил лететь дальше на «Антее». Потому что примеривается к потерям. И примиряется с потерями. Он вспомнил, что ему как-то попался фантастический роман. Из тех старых романов, которые появились еще до отлета «Антея». Там люди жили на космическом корабле поколение за поколением, рождались, умирали на борту и даже забывали постепенно, куда и зачем они летят. А если у них с Гражиной будут дети, то те вырастут к возвращению на Землю и совершенно не будут представлять себе жизнь на Земле. Да и они сами тоже не будут это представлять. Возвращение со звезд в мир, который ушел далеко вперед и забыл о тебе. К другому поколению. Ископаемый герой В. Павлыш! Где ему место? В заповеднике? Так когда-то люди осваивали Землю. Уходили в море полинезийские рыбаки, их несло штормом. Или течение. Многие погибали. Но одна пирога из тысячи добиралась до нового атолла или даже архипелага. Люди выходили на берег, строили дома, и только в легендах оставалась память о других землях. И потом этот остров открывал капитан Кук. Хотя полинезийцы не знали, что их открывают. Может быть, это закон распространения человечества, который еще не сформулирован наукой? А что, если мы никогда не вернемся на Землю? Связь так и не восстановится, и почему-то — мало ли почему — «Антей» останется у Альфы Лебедя. Он же старый корабль… Вдруг Павлышу показалось, что в оранжерее холодно и неуютно. Кошка сидела неподалеку, смотрела на него, склонив голову. Может, вспоминала о том, что люди кормят кошек? — Ничего у меня нет, — сказал Павлыш вслух. Кошка метнулась серой тенью к кустам и исчезла. Павлыш пошел прочь. Ему вдруг захотелось, чтобы рядом были какие-то люди, нормальные люди, которые знают больше тебя. И он пошел к кабинам.
Там были уже все. Витийствовал Варгези. Павлышу было ясно, что он — главная оппозиция на корабле. — Гуси спасли Рим, — говорил Варгези, глядя на Павлыша пронзительными черными глазами. — Но никто не задумывается об их дальнейшей судьбе. А ведь гуси попали в суп. В спасенном же Риме. Так что на их судьбе факт спасения Рима никак не отразился. Представляете, что говорили их потомки: наш дедушка спас Рим, а потом его съели. Варгези сделал вид, что улыбается, но улыбки не получилось. — Мы не гуси, — возразил Павлыш. — Пришло молодое поколение, готовое к подвигам, — съязвил Варгези. — Формально Варгези прав. Но дело не в том, гуси мы или нет, — сказал Станцо. — Главная ошибка нашего доктора заключается в том, что домашние гуси функционально предназначены, чтобы их съели. Спасение Рима — для них случайность. — Я все равно в принципе возражаю против героизации, — сказал Варгези. — Чего только человек не натворил в состоянии аффекта. Муций Сцевола даже отрубил себе руку. В тот момент он не представлял себе ни болевых ощущений, на которые он обречен, ни того, как он обойдется без руки. — Так можно опошлить что угодно, — не выдержал Павлыш. — Слава, не перебивайте старших, — сказал Варгези. — Я понимаю, что мои слова вызывают в вас гнев. Но научитесь слушать правду, и вообще научитесь слушать. Мы покоряем космос, а уважать окружающих так и не научились. — Меня все это касается больше, чем вас. — Павлышом овладело упрямство. — Любопытно, почему же больше? — Вы уже все прожили, — сказал Павлыш. — А я только начинаю. — Вы что же, думаете, что мне надоела жизнь? — Нет, не надоела, но вы многое уже видели. Вам будет что вспоминать. А мне мало что можно вспомнить. — Аргумент неожиданный, — сказал Станцо, — но очень весомый. — Значит, вы за то, чтобы повернуть обратно? — спросил Варгези. — Не надейтесь, я вам не союзник, — отрезал Павлыш. — Если все решат, я согласен лететь дальше. — Почему, юнга? — Потому что не верю в то, что подвигов не бывает. — Значит, вам хочется славы? Хоть через тринадцать лет, но славы? И вы не уверены, что вам удастся ее нажить без помощи аварии, которая приключилась с нами? — Я не думал о подвиге, — сказал Павлыш убежденно. — Но мне будет стыдно. Мы вернемся, и нас спросят: как же вы испугались? И все будут говорить: «На вашем месте мы бы полетели дальше». — Такая опасность есть, — произнес Джонсон. — В воображении каждый полетит дальше. — В воображении очень легко идти на жертвы! — почти закричал Варгези. — В воображении я могу отрубить себе обе руки. Им, которые так будут говорить, ничего не грозит. Они не запаковывают себя на четверть века в ржавой банке, которую закинули в небо. — Жалко, — сказал Станцо. — Что жалко? Станцо говорил очень тихо, будто не был уверен, стоит ли делиться своими мыслями с окружающими. — Жалко, что мы не долетим. И в слове «мы» умещалось очень много людей. Как будто Станцо вдруг представил себе всю Землю, которая не долетит до цели. — Жалко было бы в случае, — опять закричал Варгези, — если бы мы знали, что от нашего полета зависит судьба, жизнь, благо Земли! Но поймите же — ни один человек не заметит, долетели мы или нет. А вот если мы не вернемся, нашим близким будет плохо. Только в фантастических романах и бравых песнях космонавты навечно покидают родной дом. Ради Прогресса с громадной буквы. Павлыш не заметил, как вошел капитан-1. Может, он стоял давно, его никто не видел. — Простите, — сказал он. — Можно, я не соглашусь? — Разумеется, — проговорил Варгези воинственно. — Мне будет интересно узнать, в чем моя ошибка. — Не ошибка. Перекос. Вы сказали, что никого не трогает, долетим мы или нет. — Конечно, «Антей» — давно лишь символ. — Вы говорите, что этот полет не отразится на судьбе Земли. — А вы можете возразить и на это? — Если суммировать ту энергию и труд, которые вкладывались сто лет в этот корабль, то станет понятным, что это делалось за счет отказа от прогресса на других направлениях. Можно предположить, что некоторые люди, отдавшие свои силы кораблю и полету, смогли бы немало сделать в иных областях знаний. Можно предположить, что за счет энергии, которая пошла на полет и телепортацию, можно было бы создать на Луне искусственную атмосферу и превратить ее в сад. — Преувеличение, — сказал Станцо. — Может, и преувеличение. Но «Антей» оказался прожорливым младенцем. — С другой стороны, — добавил Джонсон, — само строительство корабля, опыт его полета — немаловажны. — Правильно. Но делалось все ради конечной цели. Солнечная система тесна для человечества. В наших руках судьба шага в иное измерение человеческой цивилизации. — Планета может оказаться пустой. — Кабина на ней станет окном в центр Галактики. Горные вершины пусты. Но они вершины. — Аналогия с альпинизмом здесь поверхностна, — сказал Варгези. «Сейчас я его задушу, — подумал Павлыш. — Задушу, и на корабле сразу станет легче дышать». — Люди стремятся на Эверест, — сказал капитан-1, - хоть там холодно и не дают пива. Люди идут к Северному полюсу. А там ничего, кроме льда. Да и вас, Варгези, никто не тянул в космос. Сколько раз вы проходили медкомиссию, прежде чем вас выпустили? — Вот это лишнее, — ответил Варгези. — Ведь я ее в конце концов прошел.