— Я вижу, вы действительно не понимаете своего положения, — сказал мокрец. — Но я уполномочен довести до вашего сведения, что в случае нового задержания наших грузов вы будете иметь дело с генералом Пфердом.
Наступило молчание. Виктор не знал, кто такой генерал Пферд, но зато полицейскому это имя было явно знакомо.
— По-моему, это угроза, — сказал он неуверенно.
— Да, — согласился мокрец. — Причем угроза более чем реальная.
Полицмейстер порывисто поднялся. Виктор с мокрецом тоже.
— Я приму к сведению все, что услышал сегодня, — объявил полицмейстер. — Ваш тон, сударь, оставляет желать лучшего, однако я обещаю лицам, уполномочившим вас, что разберусь и, коль скоро обнаружатся виновные, накажу их. Это в полной мере касается и господина Банева.
— Господин Банев, — сказал мокрец, — если у вас будут неприятности с полицией по поводу этого инцидента, немедленно сообщите господину Голему… До свидания, — сказал он полицмейстеру.
— Всего хорошего, — ответствовал тот.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В восемь вечера Виктор спустился в ресторан и направился было прямо к своему столику, где уже сидела обычная компания, но его окликнул Тэдди.
— Здорово, Тэдди, — сказал Виктор, привалившись к стойке. — Как дела? — Тут он вспомнил. — А! Счет… Сильно я вчера?
— Счет — ладно, — проворчал Тэдди. — Не так уж и много — разбил зеркало и своротил рукомойник. А вот полицмейстера ты помнишь?
— А что такое? — удивился Виктор.
— Так я и знал, что ты не упомнишь, — сказал Тэдди. — Глаза у тебя были, брат, что у вареного порося. Ничего не соображал… Так вот, ты, — он уставил Виктору в грудь указательный палец, — запер его, беднягу, в сортирной кабинке, припер дверцу метлой и не выпускал. А мы-то не знали, кто там, он только что пришел, мы думали, это Квадрига. Ну, думаем, ладно, пусть посидит… А потом ты его оттуда вытащил, стал кричать: ах, бедный, весь испачкался! — и совать его головой в рукомойник. Рукомойник своротил, и еле мы тебя, брат, оттащили.
— Серьезно? — сказал Виктор. — Ну и ну. То-то он сегодня на меня весь день волком смотрит.
Тэдди сочувственно покивал.
— Да, черт возьми, неудобно, — проговорил Виктор. — Извиниться надо бы… Как же он мне позволил? Ведь крепкий же мужчина…
— Я боюсь, не пришили бы тебе дело, — сказал Тэдди. — Сегодня утром тут уже ходил один легавый, снимал показания… Шестьдесят третья статья тебе обеспечена — оскорбительные действия при отягчающих обстоятельствах. А может, и того хуже. Террористический акт. Понимаешь, чем пахнет? Я бы на твоем месте… — Тэдди помотал головой.
— Что? — спросил Виктор.
— Говорят, сегодня к тебе бургомистр приходил, — сказал Тэдди.
— Да.
— Ну и что он?
— Да чепуха. Хочет, чтобы я статью написал. Против мокрецов.
— Ага! — сказал Тэдди и оживился. — Ну, тогда и в самом деле чепуха. Напиши ты ему эту статью, и все в порядке. Если бургомистр будет доволен, полицмейстер и пикнуть не посмеет, можешь его тогда каждый день в унитаз заталкивать. Он у бургомистра вот где… — Тэдди показал громадный костлявый кулак. — Так что все в порядке. Давай я тебе по этому поводу налью за счет заведения. Очищенной?
— Можно и очищенной, — сказал Виктор задумчиво.
Визит бургомистра представлялся ему в совсем новом свете. «Вот как они меня, — подумал Виктор. — Да-а… Либо убирайся, либо делай, что велят, либо мы тебя скрутим. Между прочим, убраться тоже будет нелегко. Террористический акт, разыщут. Экий ты, братец, алкоголик, смотреть противно. И ведь не кого-нибудь, а полицмейстера… Честно говоря, задумано и выполнено неплохо. — Он не помнил ничего, кроме кафельного пола, залитого водой, но очень хорошо представлял себе всю сцену. — Да, Виктор Банев, любимый ты мой человек, порося ты мое вареное, оппозиционер кухонный, и даже не кухонный — прибанный, любимец господина Президента… да, видно, пришла к тебе пора, так сказать, продаваться… Роц-Тусов, человек опытный, по этому поводу говорит: продаваться надо легко и дорого — чем честнее твое перо, тем дороже оно обходится власть имущим, так что, и продаваясь, ты наносишь ущерб противнику, и надо стараться, чтобы ущерб этот был максимальным…» Виктор опрокинул рюмку очищенной, не испытав при этом никакого удовольствия.
— Ладно, Тэдди, — сказал он. — Спасибо. Давай счет. Много получилось?
— Твой карман выдержит, — ухмыльнулся Тэдди. Он достал из кассы листок бумаги. — Следует с тебя: за зеркало туалетное — семьдесят семь, за рукомойник фарфоровый — шестьдесят четыре всего, сам понимаешь, сто сорок один. А торшер мы списали на ту драку… Одного не понимаю, — продолжал он, следя, как Виктор отсчитывает деньги, — чем ты это зеркало раскокал? Здоровенное зеркало, в два пальца толщиной. Головой ты в него бился, что ли?
— Чьей? — хмуро спросил Виктор.
— Ладно, не горюй, — сказал Тэдди, принимая деньги, — напишешь статеечку, реабилитируешься, гонорарчик отхватишь, вот все и окупится… Налить еще?
— Не надо, потом… Я еще подойду, когда поужинаю, — сказал Виктор и пошел на свое место.
В ресторане все было, как обычно, — полутьма, запахи, звон посуды на кухне; очкастый молодой человек с портфелем, спутником и бутылкой минеральной воды, согбенный доктор Р. Квадрига; прямой и подтянутый, несмотря на насморк, Павор, расплывшийся в кресле Голем с разрыхленным носом спившегося пророка. Официант
— Миноги, — сказал Виктор. — Бутылку пива. И чего-нибудь мясного.
— Доигрались, — сказал Павор с упреком. — Говорил я вам — бросьте пьянствовать.
— Когда это вы мне говорили? Не помню.
— А до чего ты доигрался? — осведомился доктор Р. Квадрига. — Убил наконец кого-нибудь?
— А ты тоже ничего не помнишь? — спросил его Виктор.
— Это насчет вчерашнего?
— Да, насчет вчерашнего… Напился, как зюзя, — сказал Виктор, обращаясь к Голему, — загнал господина полицмейстера в клозет…
— А-а! — сказал Р. Квадрига. — Это все вранье. Я так и сказал следователю. Сегодня утром ко мне приходил следователь. Понимаете, изжога зверская, голова трещит, сижу, смотрю в окно, и тут является эта дубина и начинает шить дело…
— Как вы сказали? — спросил Голем. — Шить?
— Ну да, шить, — сказал Р. Квадрига, протыкая воображаемой иглой воображаемую материю. — Только не штаны, а дело… Я ему прямо сказал: все вранье, вчера я весь вечер просидел в ресторане, все было тихо, прилично, как всегда, никаких скандалов, словом, скучища… Обойдется, — ободряюще сказал он Виктору. — Подумаешь… А зачем ты это сделал? Ты его не любишь?
— Давайте об этом не будем, — предложил Виктор.
— Так, а о чем же мы будем? — спросил Р. Квадрига обиженно. — Эти двое все время препираются, кто кого не пускает в лепрозорий. В кои веки случилось что-то интересное, и сразу — не будем.
Виктор откусил половину миноги, пожевал, отхлебнул пива и спросил:
— Кто такой генерал Пферд?
— Лошадь, — сказал Р. Квадрига. — Конь. Дер Пферд. Или дас.
— А все-таки, — сказал Виктор, — знает кто-нибудь такого генерала?
— Когда я служил в армии, — сказал доктор Р. Квадрига, — нашей дивизией командовал его превосходительство генерал от инфантерии Аршманн.
— Ну и что? — сказал Виктор.
— «Арш» по-немецки — задница, — сообщил молчавший до сих пор Голем. — Доктор шутит.
— А где вы слыхали про генерала Пферда? — спросил Павор.
— В кабинете у полицмейстера, — ответил Виктор.
— Ну и что?
— И все. Так никто не знает? Ну и прекрасно. Я просто так спросил.
— А фельдфебеля звали Баттокс, — заявил Р. Квадрига. — Фельдфебель Баттокс.
— Английский, вы тоже знаете? — спросил Голем.
— Да, в этих пределах, — ответил Р. Квадрига.
— Давайте выпьем, — предложил Виктор. — Официант, бутылку коньяку!
— Зачем же бутылку? — спросил Павор.
— Чтобы хватило на всех.
— Опять учините какой-нибудь скандал.
— Да бросьте вы, Павор, — сказал Виктор. — Тоже мне абстинент.
— Я не абстинент, — возразил Павор. — Я люблю выпить и никогда не упускаю случая выпить, как и полагается настоящему мужчине. Но я не понимаю, зачем напиваться. И уж совершенно ни к чему, по-моему, напиваться каждый вечер.