— Господин Голем, простите, пожалуйста. Вам письмо. — Он положил перед Големом конверт и снова взглянул на часы. — Добрый вечер, господин Банев.
— Добрый вечер, — сказал Виктор, наливая себе коньяку.
Голем внимательно читал письмо. За стойкой Тэдди шумно сморкался в клетчатый носовой платок.
— Слушай, Бол-Кунац, — сказал Виктор. — Ты видел, кто меня тогда ударил?
— Нет, — ответил Бол-Кунац, поглядев ему в глаза.
— Как так — нет? — сказал Виктор, нахмурившись.
— Он стоял ко мне спиной, — объяснил Бол-Кунац.
— Ты его знаешь, — сказал Виктор. — Кто это был?
Голем издал неопределенный звук. Виктор быстро оглянулся на него. Голем, не обращая ни на кого внимания, задумчиво рвал записку на мелкие клочки. Обрывки он спрятал в карман.
— Вы ошибаетесь, — сказал Бол-Кунац, — я его не знаю.
— Банев, — пробормотал Р. Квадрига. — Я тебя прошу… Я не могу там один… Пойдем со мной… Очень жутко…
Голем поднялся, поискал пальцем в жилетном кармане, потом крикнул:
— Тэдди! Запишите на меня… и учтите, что я разбил четыре рюмки… Ну, я пошел, — сказал он Виктору. — Подумайте и примите разумное решение. Может быть, вам лучше даже уехать.
— До свидания, господин Банев, — вежливо сказал Бол-Кунац. Виктору показалось, что мальчик едва заметно отрицательно покачал головой.
— До свидания, Бол-Кунац, — сказал он, — до свидания.
Они ушли. Виктор в задумчивости допил коньяк. Подошел официант, лицо у него было опухшее, все в красных пятнах. Он стал убирать со стола, и движения его были непривычно неловки и неуверенны.
— Вы здесь недавно? — спросил Виктор.
— Да, господин Банев. Сегодня с утра.
— А что Питер? Заболел?
— Нет, господин Банев. Он уехал. Не выдержал. Я тоже, наверное, уеду…
Виктор посмотрел на Р. Квадригу.
— Отведите его потом в номер, — сказал он.
— Да, конечно, господин Банев, — ответил официант нетвердым голосом.
Виктор расплатился, прощально помахал Тэдди и вышел в вестибюль. Он поднялся на второй этаж, подошел к двери Павора, поднял руку, чтобы постучать, постоял так немного и, но постучав, снова спустился вниз. Портье за своей конторкой с изумлением рассматривал руки. Руки у него были мокрые, к ним пристали клочья волос, и волосами был обсыпан его форменный сюртук, а на лице, на обеих щеках вспухли свежие царапины. Он посмотрел на Виктора — глаза у него были ошалелые. Но сейчас нельзя было замечать всех этих странностей, это было бы бестактно и жестоко, и тем более нельзя было говорить об этом, необходимо было сделать вид, будто ничего не случилось, все это надо было отложить на потом, на завтра или, может быть, даже на послезавтра. Виктор спросил:
— Где остановился этот знаете, молодой человек в очках, он всегда ходит с портфелем?
Портье замялся. Как бы в поисках выхода он посмотрел на номерную доску с ключами, потом все-таки ответил:
— В триста двенадцатом, господин Банев.
— Спасибо, — сказал Виктор, кладя на конторку монету.
— Только они не любят, когда их беспокоят, — нерешительно предупредил портье.
— Я знаю, — сказал Виктор. — Я и не думал их беспокоить. Я просто так спросил… загадал, понимаете ли; если в четном, то все будет хорошо.
Портье бледно улыбнулся.
— Какие же у «ас могут быть неприятности, господин Банев, — вежливо сказал он.
— Всякие могут быть, — вздохнул Виктор. — Большие и малые. Спокойной ночи.
Он поднялся на третий этаж, двигаясь неторопливо, нарочито неторопливо, словно бы для того, чтобы все обдумать, и взвесить, и прикинуть возможные последствия, и учесть все на три года вперед, но на самом деле думал он только о том, что ковер на лестнице давным-давно пора сменить, облез ковер, вытерся. И только уже перед тем как постучать в дверь триста двенадцатого номера (люкс, две спальни и гостиная, телевизор, приемник первого класса, холодильник и бар), он чуть не сказал вслух: «Вы крокодилы, господа? Очень приятно. Так вы у меня будете жрать друг друга».
Стучать пришлось довольно долго: сначала деликатно, костяшками пальцев, а когда не ответили — более решительно, кулаком, а когда и на это не отреагировали — только скрипнули половицей и задышали в замочную скважину — тогда, повернувшись задом, каблуком, уже совсем грубо.
— Кто там? — спросил наконец голос за дверью.
— Сосед, — ответил Виктор. — Откройте на минуту.
— Что вам надо?
— Мне надо сказать вам пару слов.
— Приходите утром, — сказал голос за дверью. — Мы уже спим.
— Черт бы вас подрал, — сказал Виктор, рассердившись. — Вы хотите, чтобы меня здесь увидели? Откройте, чего вы боитесь?
Щелкнул ключ, и дверь приоткрылась. В щели появился тусклый глаз долговязого профессионала. Виктор показал ему раскрытые ладони.
— Пару слов, — сказал он.
— Заходите, — сказал долговязый. — Только без глупостей.
Виктор вошел в прихожую, долговязый закрыл за ним дверь и зажег свет. Прихожая была тесная, вдвоем они с трудом помещались в ней.
— Ну, говорите, — сказал долговязый. Он был в пижаме, спереди чём-то запачканной. Виктор с изумлением принюхался — от долговязого несло спиртным. Правую руку он, как и полагалось, держал в кармане.
— Мы так и будем здесь беседовать? — осведомился Виктор.
— Да.
— Нет, — сказал Виктор. — Здесь я беседовать не буду.
— Как хотите. Мое дело маленькое.
Они помолчали. Долговязый, уже не скрываясь, внимательно обшаривал Виктора глазами.
— Кажется, ваша фамилия Банев? — сказал он.
— Кажется.
— Ага, — сказал долговязый хмуро. — Так какой же вы сосед? Вы живете на втором этаже.
— Сосед по гостинице, — объяснил Виктор.
— Ага… Так что вам нужно, я не пойму.
— Мне нужно кое-что вам сообщить, — сказал Виктор. — Есть кое-какая информация. Но я уже начинаю раздумывать, стоит ли…
— Ну, ладно, — сказал долговязый. — Пойдемте в ванную.
— Знаете, — сказал Виктор, — я, пожалуй, уйду.
— А почему вы не хотите в ванную? Что за капризы?
— Вы знаете, — сказал Виктор, — я раздумал. Я, пожалуй, пойду. В конце концов, это не мое дело. — Он сделал движение.
Долговязый даже закряхтел от раздиравших его противоречий.
— Вы, по-моему, писатель, — сказал он. — Или я вас с кем-то путаю?
— Писатель, писатель, — сказал Виктор. — До свидания.
— Да нет, погодите. Так бы сразу и сказали. Пойдемте. Вот сюда.
Они вошли в гостиную, где сплошь были портьеры — справа портьеры, слева портьеры, прямо, на огромном окне, портьеры. Огромный телевизор в углу сверкал цветным экраном, звук был выключен. В другом углу из мягкого кресла под торшером смотрел на Виктора поверх развернутой газеты очкастый молодой человек, тоже в пижаме и шлепанцах. Рядом с ним на журнальном столике возвышалась четырехугольная бутылка и сифон. Портфеля нигде не было видно.
— Добрый вечер, — сказал Виктор.
Молодой человек молча наклонил голову.
— Это ко мне, — сказал долговязый. — Не обращай внимания.
Молодой человек снова кивнул и закрылся газетой.
— Прошу сюда, — сказал долговязый. Они прошли в спальню направо, и долговязый сел на кровать. — Вот кресло, — сказал он. — Садитесь и выкладывайте.
Виктор сел. В спальне густо пахло застоявшимся табачным дымом и офицерским одеколоном. Долговязый сидел на кровати и смотрел на Виктора, не вынимая руки из кармана. В гостиной хрустела газета.
— Ладно, — сказал Виктор. Не то, чтобы ему удалось полностью преодолеть отвращение, но раз он сюда пришел, надо было говорить. — Я примерно представляю себе, кто вы такие. Может быть, я ошибаюсь, и тогда все в порядке. Но если я не ошибаюсь, то вам полезно будет узнать, что за вами следят и стараются вам помешать.
— Предположим, — сказал долговязый. — И кто же за нами следит?
— Вами очень интересуется человек по имени Павор Сумман.
— Что? — сказал долговязый. — Санинспектор, что ли?
— Он не санинспектор. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать. — Виктор встал, но долговязый не пошевелился.
— Предположим, — повторил он. — А откуда вы это, собственно, все знаете?
— Это важно? — спросил Виктор.
— Предположим, что не важно, — произнес он.
— Ваше дело — проверить, — сказал Виктор. — А я больше ничего не знаю. До свидания.