— Ирма передает вам привет, — сказал Зурзмансор, разламывая кусочек хлеба, — просит не беспокоиться.
— Спасибо, — отозвался Виктор машинально. Он взял ложку и принялся есть, не чувствуя вкуса. Зурзмансор тоже ел, поглядывая на Виктора исподлобья — без улыбки, но с каким-то юмористическим выражением. Перчаток он не снял, но в том, как он орудовал ложкой, как изящно ломал хлеб, как пользовался салфеткой, чувствовалось хорошее воспитание.
— Значит, вы все-таки тот самый Зурзмансор, — произнес Виктор. — Философ…
— Боюсь, что нет, — сказал Зурзмансор, промакивая губы салфеткой. — Боюсь, что к тому знаменитому философу я имею теперь весьма отдаленное отношение.
Виктор не нашелся, что сказать, и решил подождать с беседой. «В конце концов не я инициатор встречи, мое дело маленькое, он меня хотел увидеть, пусть он и начинает…» Принесли второе. Внимательно следя за собой, Виктор принялся резать мясо. За длинными столами дружно и простодушно чавкали «Братья по разуму», гремя ножами и вилками. «А ведь я здесь дурак дураком, — подумал Виктор. — Братец по разуму. Она ведь, наверное, до сих пор его любит. Он заболел, пришлось им расстаться, а она не захотела расстаться, иначе зачем бы она поперлась в эту дыру выносить горшки за Росшепером… И они часто видятся, он пробирается в санаторий, снимает повязку и танцует с ней… — Он вспомнил, как они танцевали — шерочка с машерочкой… — Все равно. Она его любит. А мне какое дело? А ведь есть какое-то дело. Что уж там — есть. Только — что есть? Они отобрали у меня дочь, но я ревную к ним дочь не как отец. Они отобрали у меня женщину, но я ревную к нему Диану не как мужчина… О черт, какие слова! Отобрали женщину, отобрали дочь… Дочь, которая увидела меня впервые за двенадцать лет жизни… или ей уже тринадцать? Женщину, которую я знаю считанное дни… Но, заметьте, ревную — и притом не как отец и не как мужчина. Да, было бы гораздо проще, если бы он сейчас сказал: «Милостивый государь, мне все известно, вы запятнали мою честь. Как насчет сатисфакции?»
— Как продвигается работа над статьей? — спросил Зурзмансор.
Виктор угрюмо посмотрел на него. Нет, это была не насмешка. И не светский вопрос, чтобы завязать беседу. Этому мокрецу, кажется, действительно было любопытно узнать, как продвигается работа над статьей.
— Никак, — сказал он.
— Было бы любопытно прочесть, — сообщил Зурзмансор.
— А вы знаете, что это должна быть за статья?
— Да, представляем. Но ведь вы такую писать не станете.
— А если меня вынудят? Меня генерал Пферд защищать не станет.
— Видите ли, — сказал Зурзмансор, — статья, которую ждет господин Бургомистр, у вас все равно не получится. Даже если вы будете очень стереться. Существуют люди, которые автоматически, независимо от своих желаний, трансформируют по-своему любое задание, которое им дается. Вы относитесь к таким людям.
— Это хорошо или плохо? — спросил Виктор.
— С нашей точки зрения, хорошо. О человеческой личности очень мало известно, если не считать той ее составляющей, которая представляет собой набор рефлексов. Правда, массовая личность почти ничего больше в себе и не содержит. Поэтому особенно ценны так называемые творческие личности, перерабатывающие информацию о действительности индивидуально. Сравнивая известное и хорошо изученное явление с отражением этого явления в творчестве этой личности, мы можем многое узнать о психическом аппарате, перерабатывающем информацию.
— А вам не кажется, что это звучит оскорбительно? — сказал Виктор.
Зурзмансор, странно искривив лицо, посмотрел на него.
— А, понимаю, — сказал он. — Творец, а не подопытный кролик… Но, видите ли, я изложил вам только одно обстоятельство, сообщающее вам ценность в наших глазах. Другие обстоятельства общеизвестны, это правдивая информация об объективной действительности, машина эмоций, средство возбуждения фантазии, удовлетворение потребности в сопереживании… Собственно, я хотел вам польстить.
— В таком случае я польщен, — сказал Виктор. — Однако все эти разговоры к написанию пасквилей никакого отношения не имеют. Берется последняя речь господина Президента и переписывается целиком, причем слова «враги свободы» заменяются словами «так называемые мокрецы», или «пациенты кровавого доктора», или «вурдалаки из лепрозория»… так что мой психический аппарат участвовать в этом деле не будет.
— Это вам только кажется, — возразил Зурзмансор. — Вы прочтете эту речь и прежде всего обнаружите, что она безобразна. Стилистически безобразна, я имею в виду. Вы начнете исправлять стиль, приметесь искать более точные выражения, заработает фантазия, замутит от затхлых слов, захочется сделать слова живыми, заменить казенное вранье животрепещущими фактами, и вы сами не заметите, как начнете писать правду.
— Может быть, — сказал Виктор. — Во всяком случае, писать эту статью мне сейчас не хочется.
— А что-нибудь другое — хочется?
— Да, — сказал Виктор, глядя Зурзмансору в глаза. — Я бы с удовольствием написал, как дети ушли из города. Нового Гаммельнского крысолова.
Зурзмансор удовлетворенно кивнул:
— Прекрасная мысль. Напишите.
«Напишите, — подумал Виктор с горечью. — Мать твою так, а кто это напечатает? Ты, что ли, это напечатаешь?»
— Диана, — сказал он. — А нельзя здесь что-нибудь выпить?
Диана молча поднялась и ушла.
— И еще я с удовольствием написал бы про обреченный город, — сказал Виктор. — И про непонятную возню вокруг лепрозория. И про злых волшебников.
— У вас нет денег? — спросил Зурзмансор.
— Пока есть.
— Имейте в виду, вы, по-видимому, станете лауреатом премии лепрозория за прошлый год. Вы вышли в последний тур вместе с Тусовым, но у Тусова шансов меньше, это очевидно. Так что деньги у вас будут.
— Н-да, — сказал Виктор. — Такого со мной еще не бывало. И много денег?
— Тысячи три… Не помню точно.
Вернулась Диана и все так же молча поставила на стол бутылку и один стакан.
— Еще стакан, — попросил Виктор.
— Я не буду, — сказал Зурзмансор.
— Я, собственно… Гм…
— Я тоже не буду, — сказала Диана.
— Это за «Беду»? — спросил Виктор, наливая.
— Да. И за «Кошку». Так что месяца на три вы будете обеспечены. Или меньше?
— Месяца на два, — сказал Виктор. — Но не в этом дело… Вот что: я хотел бы побывать у вас в лепрозории.
— Обязательно, — сказал Зурзмансор. — Премию вам вручать будут именно там. Только вы разочаруетесь. Чудес не будет. Будет выходной день. Десяток домиков и лечебный корпус.
— Лечебный корпус, — повторил Виктор. — И кого же у вас там лечат?
— Людей, — сказал Зурзмансор со странной интонацией. Он усмехнулся, и вдруг что-то страшное произошло с его лицом. Правый глаз опустел и съехал к подбородку, рот стал треугольным, а левая щека вместе с ухом отделилась от черепа и повисла. Это длилось одно мгновение. Диана уронила тарелку. Виктор машинально оглянулся, а когда снова уставился на Зурзмансора, тот уже был прежний — желтый, вежливый. «Тьфу, тьфу, тьфу, — мысленно сказал Виктор. — Изыди нечистый дух. Или показалось?» Он торопливо вытащил пачку сигарет, закурил и стал смотреть в стакан. «Братья по разуму» с большим шумом поднялись из-за столов и побрели к выходу, зычно перекликаясь. Зурзмансор сказал:
— Вообще мы хотели бы, чтобы вы чувствовали себя спокойно. Вам не надо ничего бояться. Вы, наверное, догадываетесь, что наша организация занимает определенное положение и пользуется определенными привилегиями. Мы многое делаем, и за это нам многое разрешается. Разрешаются опыты над климатом, разрешается подготовка нашей смены… и так далее. Не стоит об этом распространяться. Некоторые господа воображают, будто мы работаем на них, ну а мы их не разубеждаем. — Он помолчал. — Пишите о чем хотите и как хотите, Банев, не обращайте внимания на псов лающих. Если у вас будут трудности с издательствами или денежные затруднения, мы вас поддержим. В крайнем случае мы будем издавать вас сами. Для себя, конечно. Так что ваши миноги будут вам обеспечены.