— Не ходите в номер, — сказал Голем. — Уходите из гостиницы. К Лоле… Или к доктору на виллу… Только, чтобы я знал, где вы находитесь. Я за вами заеду. Слушайте, Виктор, не ерепеньтесь, делайте, как я говорю. Рассказывать сейчас некогда и непристойно. Жалко, Дианы нет, она бы подтвердила…
— А где Диана?
Голем опять оглянулся, посмотрел на часы:
— В четыре часа… или в пять… она будет на автостанции у Солнечных ворот.
— А где она сейчас?
— Сейчас она занята.
— Так, — сказал Виктор и тоже посмотрел на часы. — В четыре или в пять у Солнечных ворот. — Ему очень хотелось уйти. Невыносимо было стоять вот так, в фокусе внимания этого тихого сборища.
— Может быть, в шесть, — сказал Голем.
— У Солнечных ворот… — повторил Виктор. — Это там, где вилла нашего доктора.
— Вот-вот, — сказал Голем. — Отправляйтесь на виллу и там ждите.
— По-моему, вы просто хотите меня выпроводить, — сказал Виктор.
— Да, — сказал Голем. Он вдруг с интересом уставился Виктору в лицо. — Виктуар, неужели вам совсем-совсем не хочется отсюда убираться?
— Мне хочется спать, — небрежно сказал Виктор. — Я две ночи не спал. — Он взял Голема за пуговицу и вывел в вестибюль. — Ладно, я уйду, — сказал он. — Но что это за пандемониум? У вас здесь съезд?
— Да, — сказал Голем.
— Или вы подняли восстание?
— Да, — сказал Голем.
— А может быть, война началась?
— Да, — сказал Голем. — Да, да, да. Убирайтесь отсюда.
— Ладно, — сказал Виктор. Он повернулся, чтобы идти, но остановился. — А Диана? — спросил он.
— Ей ничего не грозит. Во всяком случае, до шести. Может быть, до семи.
— Вы мне отвечаете за Диану, — сказал Виктор тихо.
Голем вынул носовой платок и вытер шею.
— Я отвечаю за все, — сказал он.
— Да? Я бы предпочел, чтобы вы отвечали только за Диану.
— Вы мне надоели, — сказал Голем. — Ох, как вы мне надоели, прекрасный утенок. Диана с детьми. Диане абсолютно ничто не грозит. И уходите. Мне надо работать.
Виктор повернулся и пошел к лестнице. Зурзмансора за конторкой не было, только тлела лампочка над толстой клеенчатой тетрадью.
— Банев, — позвал Р. Квадрига из какого-то темного угла, — куда ты? Пойдем!
— Не могу же я тащиться под дождем в шлепанцах! — сердито отозвался Виктор, не оборачиваясь. «Выперли, — думал он. — Из гостиницы они нас выперли. А может быть, из ратуши они нас тоже выперли. И может быть, из города… А дальше что?» У себя в номере он быстро переоделся и натянул плащ. Квадрига неотступно путался под ногами.
— Так и пойдешь в халате? — спросил Виктор.
— Он теплый, — сказал Квадрига. — А дома еще один есть.
— Болван, иди оденься.
— Не пойду, — твердо сказал Квадрига.
— Пойдем вместе, — предложил Виктор.
— Нет. И вместе не надо. Да ты не бойся, я так… Я привык. Квадрига был как пудель, рвущийся гулять. Он подпрыгивал, заглядывал в глаза, громко дышал, тянул за одежду, подбегал к двери и возвращался. Убеждать его было бесполезно. Виктор сунул ему свой старый плащ и задумался. Он вынул из стола документы и деньги, рассовал их по карманам, закрыл окно и погасил свет. Затем он отдался на волю Квадриги.
Доктор гонорис кауза, нагнув голову, стремительно протащил его через коридор, по служебной лестнице, мимо темной холодной кухни, впихнул его в дверь под проливной дождь в кромешную темноту и выскочил следом.
— Слава богу, выбрались! — сказал он. — Бежим!
Но бегать он не умел. Его одолевала одышка, да и темно было так, что идти приходилось почти на ощупь, держась за стены. Разве только общее направление можно было угадать по уличным фонарям, горевшим вполнакала, да кое-где просачивался сквозь щели в занавесках красноватый свет. Дождь лупил без передышки, но улицы не были совершенно безлюдны. Где-то переговаривались вполголоса, мяукал грудной младенец, пару раз проехали тяжелые грузовики, какая-то телега прогремела железными ободьями по асфальту.
— Все бегут, — бормотал Квадрига. — Все удирают. Одни мы тащимся…
Виктор молчал. Под ногами хлюпало, туфли промокли, по лицу ползла тепловатая вода, Квадрига цеплялся, как клещ, все это было глупо, бездарно, тащиться предстояло через весь город, и конца этому не было видно. Он налетел на водосточную трубу, что-то хрустнуло, Квадрига оторвался и сейчас же плачуще заорал на весь город:
— Банев! Где ты?
Пока они шарили в мокрой темноте, ища друг друга, над головами хлопнуло окошко, и придушенный голос осведомился:
— Ну, что слышно?
— Темно, так и не так… — ответил Виктор.
— Точно! — с энтузиазмом подхватил голос. — И воды нет… Хорошо, мы корыто успели набрать.
— А что будет? — спросил Виктор, придерживая Квадригу, рвущегося вперед.
После некоторого молчания голос произнес:
— Эвакуацию объявят, не иначе… Эх, жизнь!
И окошко захлопнулось. Потащились дальше. Квадрига, держась за Виктора обеими руками, принялся сбивчиво рассказывать, как он проснулся от ужаса, спустился вниз и увидел там этот шабаш… Налетели впотьмах на грузовик, ощупью обогнули его и налетели на человека, с каким-то грузом. Квадрига опять заорал.
— В чем дело? — свирепо спросил Виктор.
— Дерется, — обиженно сообщил Квадрига. — Прямо по печени. Ящиком.
На тротуарах оказывались наперекосяк поставленные автомобили, холодильники, буфеты, целые заросли растений в горшках. Квадригу занесло в раскрытый зеркальный шкаф, потом Он запутался в велосипеде. Виктор медленно стервенел. На каком-то углу их остановили, осветив фонариком. Блеснули мокрые солдатские каски, грубый голос с южным выговором объявил: «Военный патруль. Предъявите документы». У Квадриги документов, естественно, не было, и он немедленно стал кричать, что он доктор, что он лауреат, что он лично знаком… Грубый голос презрительно сказал: «Шпаки. Пропустить». Пересекли городскую площадь. Перед полицейским управлением сгрудились автомобили с зажженными фарами. Бессмысленно метались золоторубашечники, сверкая медью своих пожарных шлемов, раздавались зычные неразборчивые команды. Видно было, что центр паники здесь. Отсветы фар еще некоторое время озаряли дорогу, затем снова стало темно.
Квадрига больше не бормотал, а только пыхтел и постанывал. Несколько раз он падал, увлекая за собой Виктора. Они извозились, как свиньи. Виктор совершенно отупел и больше не ругался, пелена покорной апатии обволокла мозг, надо идти, идти, сегодня идти и завтра идти, отпихивать невидимых встречных, снова и снова поднимать Квадригу за ворот разбухшего халата, нельзя было только останавливаться и ни в коем случае нельзя было идти назад. Что-то вспомнилось ему, что-то давно бывшее, позорное, горькое, неправдоподобное, только тогда было зарево и людская каша на улицах, и вдали грохотало и бухало, позади был ужас, а вокруг были опустевшие дома с окнами, заклеенными крест-накрест, и в лицо летел пепел, и вонь горелой бумаги, а на крыльцо красивого особняка с огромным национальным флагом вышел высокий полковник в роскошной лейб-гусарской форме, снял фуражку и застрелился, а мы, ободранные, окровавленные, преданные и проданные, тоже в гусарской форме, но уже не гусары, а почти дезертиры, засвистели, заржали, заулюлюкали, а кто-то запустил в труп полковника обломком своей сабли…
— А ну, стой! — шепотом сказали из темноты и уперлись в грудь чем-то очень знакомым. Виктор машинально поднял руки.
— Как вы смеете! — взвизгнул Р. Квадрига у него за спиной.
— А ну, тихо, — сказал голос.
— Караул! — заорал Квадрига.
— Тише, дурак, — сказал ему Виктор. — Сдаюсь, сдаюсь, — сказал он в темноту, откуда упирались в грудь стволом автомата и тяжело дышали.
— Стрелять буду! — испуганно предупредил голос.
— Не надо, — сказал Виктор — Мы же сдаемся. — В горле у него пересохло.
— А ну раздевайся! — скомандовал голос.
— То есть как?
— Ботинки снимай, плащ снимай штаны
— Зачем?
— Быстро, быстро! — прошипел голос.
Виктор присмотрелся, опустил руки шагнул в сторону и, ухватившись за автомат, задрал ствол вверх Грабитель пискнул, рванулся, но почему-то не выстрелил. Оба натужно кряхтели, выворачивая друг у друга оружие. «Банев! Где ты?» — в отчаянии вопил Квадрига. На ощупь и по запаху человек с автоматом был солдат. Некоторое время он еще рыпался, но Виктор был гораздо сильнее.