— Притом же они были фанатики, — высказался Гриффит. — Не забывайте этого ни на миг. Подобный труд по плечу лишь тем, кто одержим всепоглощающей, слепой, однобокой верой.
— Но зачем? — удивлялся Лоуренс. — Зачем выстроили эту махину?
Все промолчали, только Гриффит тихонько хмыкнул.
— Даже ни одного предположения? — подзадорил он. — Ни одной осмысленной гипотезы?
Из тьмы, окутывающей крохотный кружок света от включенной плиты, медленно поднялся высокий человек.
— У меня есть гипотеза, — сознался он. — Вернее, мне кажется, я знаю, в чем тут дело.
— Послушаем Скотта, — громогласно объявил Лоуренс.
Математик покачал головой.
— Нужны доказательства. Иначе вы заподозрите, что я рехнулся.
— А доказательства отсутствуют, — скептически заметил Лоуренс. — Нет здесь доказательств чего бы то ни было.
— Я знаю место, где есть доказательство, — не утверждаю с уверенностью, но, возможно, оно там есть.
Все сидящие тесным кругом возле плиты затаили дыхание.
— Помнишь тот ящик? — продолжал Скотт. — Тот самый, о котором только сейчас упоминал Тэйлор. Тот, где что-то гремело при встряхивании. Тот, который нам не удалось открыть.
— Мы по-прежнему не можем его открыть.
— Дайте мне инструменты, — попросил Скотт, — и я открою.
— Это уже было, — мрачно сказал Лоуренс. — Мы уже проявили бычью силу и ловкость, открывая тот злополучный люк. Нельзя же все время применять силу при решении задач. Здесь не сила нужна, а понимание.
— По-моему, я знаю, что там гремело, — гнул свое Скотт.
Лоуренс промолчал.
— Послушай-на, — не унимался Скотт. — Если у тебя есть какая-нибудь ценная вещь, которую ты хочешь сберечь, что ты с ней делаешь?
— Да в сейф кладу, — не задумываясь ответил Лоуренс.
В длинных мертвых пролетах исполинской машины воцарилось молчание.
— Нет и не может быть надежнее места, — снова заговорил Скотт, — чем ящик, который не открывается. В таких ящиках хранилось что-то исключительно важное. Но одну вещицу хозяева планеты забыли захватить — где-то они недоглядели.
Лоуренс медленно поднялся с места.
— Достанем инструменты, — сказал он.
…Внутри оказалась продолговатая пластина, весьма заурядная на вид, с симметрично пробитыми отверстиями.
Скотт взял ее в руку, и рука его задрожала.
— Надеюсь, ты не разочарован, — горько сказал Гриффит.
— Ничуть, — ответил Скотт. — Именно это я и предполагал.
Все дожидались продолжения.
— Не будешь ли ты любезен… — не вытерпел Гриффит.
— Это перфокарта, — пояснил Скотт. — Ответ некой задачи, введенной в вычислительную машину.
— Но мы ведь ее не расшифруем, — огорчился Тэйлор. — Никакими силами не установишь, что она означает.
— Ее и незачем расшифровывать, — усмехнулся Скотт. — Она и так рассказывает, что здесь такое. Эта машина — весь мир в целом — представляет собой вычислительное устройство.
— Что за бред! — воскликнул Баклей. — Математическое…
— Не математическое, — Скотт покачал головой. — По крайней мере не чисто математическое. Нечто более значительное. Логическое, по всей вероятности. Возможно, даже этическое.
Он оглядел присутствующих и прочел на их лицах все то же неверие, развеять которое до конца едва ли удастся.
— Да посудите же сами! — вскричал он. — Бесконечная повторяемость, монотонная одинаковость всей машины. Таково и есть вычислительное устройство — сотни, или тысячи, или миллионы, или миллиарды интегрирующих схем, сколько бы их ни было нужно, чтобы ответить на поставленный вопрос.
— Есть же какой-то фактор ограничения, — пробубнил Баклей.
— На всем протяжении своей истории, — ответил Скотт, — человечество не слишком-то обращало внимание на такие факторы. Оно упорно делало свое дело и преодолевало все мыслимые факторы ограничения. Очевидно, здешняя раса тоже не слишком-то обращала на них внимание.
— Есть такие факторы, — упрямо твердил Баклей, — которыми попросту невозможно пренебречь.
У мозга — свои ограничения. Он ни за что не станет познавать самого себя. Он слишком легко забывает — забывает слишком многое и всегда именно то, что следовало помнить. Он склонен к терзаниям, а для мозга это — почти равносильно самоубийству. Если чрезмерно напрягать мозг, он находит убежище в безумии. И наконец, он умирает. Умирает как раз тогда, когда становится полноценным. Поэтому создают механический мозг-гигант, двадцатимильным слоем покрывающий планету с Землю величиной, — мозг, который займется животрепещущими проблемами, и никогда ничего не забудет, и с ума не сойдет, ибо ему неведомо смятение.