Он отодвигает посуду на край столика и кладет перед собой маленькую книжечку в глянцевитом переплете. На ней через все поле протянулись немецкие слова, а за ними темно-зеленое худющее лицо узника, перечеркнутое линиями колючей проволоки. Книжка попала к нему совершенно неожиданно. Третьего дня он зашел к Алексею Степановичу. Библиотекарь, как всегда, встретил его очень приветливо и пригласил к себе за перегородку.
Черныш подумал-подумал, да и рассказал библиотекарю о своих неудачах.
— Самое неприятное, что это первое мое дело. Очень хотелось бы оправдать доверие Гладунова, но никак не могу отыскать концов. Мне совершенно непонятно, за что ухватиться.
— Да, так, как правило, и бывает. Хочешь, но… — задумчиво сказал Яриков. — Такая уж это работа. Нужно терпение, дорогой Гришенька. Вы своего добьетесь.
Он помолчал немного, потом добавил:
— Жаль, конечно, что это задание отвлекает вас от высоких теоретических исследований. Но что ж. Это случается часто, всегда находятся серьезные практические задачи, которые нужно…
Яриков не окончил мысли и вдруг сказал:
— Слушайте, Гриша, давайте по вашему делу запросим машину!
— Зачем? — удивился Черныш. — Я пересмотрел всю литературу, начиная от Адама, ей-богу, это мало помогло.
— Э-э, не говорите, — покачал головой Яриков, — вы смотрели только материалы о подделке денежных знаков. Для диссертации этого, может быть, и достаточно, но для дела, вообще говоря, мало. Многое выпало из вашего поля зрения, например особенности технологии или распространения фальшивок. Наша машина обладает не только фактической памятью, но и ассоциативной. Она может выдать справку по любому мало-мальски интересному признаку. Есть у вас такой вопрос?
— Как же, — оживился Черныш, — вот эта история с одинаковым номером на всех бумажках? Я нигде не встречал ничего подобного. Начиная с 1808 года, когда Наполеон выпустил первые фальшивые ассигнации в 25 и 50 рублей. Запросите-ка ее. Может, что и узнаем.
Яриков закивал, заулыбался. Хорошо, сейчас попробуем. Обычно дежуривших программистов не оказалось, и библиотекарю самому пришлось кодировать задание. Он очень долго суетился возле машины, куда-то бегал, что-то приносил и уносил. Наконец машина заработала. Старик облегченно вздохнул и ввел перфокарту в программное устройство. Машина мягко гудела, внутри нее что-то поскрипывало и пощелкивало.
— Что-то очень долго, — тревожно вздохнул библиотекарь, — обычно ответ приходит почти сразу же.
Наконец, ответ был получен. Это было название немецкой книги. Машина дала русский перевод — «Стена». Воспоминания немецкого антифашиста Августа Карстнера. Машина сообщила, что книга имеется только в Ленинградской библиотеке имени Щедрина.
Черныш пожал плечами.
— Ну и что? — спросил он. — Причем тут антифашист Карстнер?
Яриков смутился.
— Да, это что-то… Если б еще дело шло о старых деньгах, а тут ведь две реформы… Может, она ошиблась. Но вы все же посмотрите книжицу. Я выпишу ее для вас по межбиблиотечному абонементу.
Вот и лежит перед Чернышем эта самая немецкая книга с красными кровавыми буквами на тающем лице узника нацистских лагерей. Он вооружился немецко-русским словарем и начал медленно погружаться в незнакомый текст. А спать-то как хочется. С утра на ногах. Минут через тридцать он отбрасывает книгу.
— Нет, все это чепуха, — бормочет он, — она ошиблась, книга не имеет никакого отношения к фальшивым деньгам. Пойду спать.
Может, оно и не чепуха, конечно… Но глаза уж больно слипаются.
На другой день у него разговор с Гладуновым. Тот некоторое время расспрашивает Черныша, затем машет рукой:
— Ладно, придется, очевидно, порекомендовать направить следователя на «Гознак».
— Я хотел говорить с главным инженером, — сказал Черныш.
— И не думайте, — сердито отрезал Гладунов. — Всегда помните, что вы не следователь, а эксперт и только. Мы научные работники… Мы помогаем следствию, но не ведем его.
Черныш возвращается к себе. Он теперь работает в одной комнате с Захаровым. Тот и ехидничает и посмеивается, но, в общем, сочувствует. Больно уж это тяжелое дело.
Теперь на столе Черныша возвышается мощный бинокулярный микроскоп. Его приволок Захаров.
— Смотри сам, не особенно доверяй этим аналитикам, — сказал он, ловя солнце круглым вогнутым зеркальцем.
Черныш благодарно кивнул.
Что толку смотреть? Ведь ясно, как божий день, что ничего не ясно. И все же он еще раз укладывает пятидесятирублевую бумажку и принимается рассматривать ее в отраженном свете. Просмотрев штук десять, он в изнеможении откидывается.