— Хочешь, расскажу про море Дирака?
— Это где такое?
— Везде… Вокруг нас, внутри нас.
— Только давай пирожков купим. Вон старуха с корзинкой, хорошо бы с капустой!
Они купили горячие, лоснящиеся маслом пирожки и тут же съели их.
— Хочешь еще? — спросил Михаил, вытирая своим испачканным в саже платком жирные пальцы.
— Нет. Теперь пить хочется.
— Ну, пойдем тогда в кафе-мороженое.
В длинном зале они отыскали пустой столик, спрятавшийся между помпезными дорическими колоннами. Официантка поставила перед ними металлические запотевшие вазочки с разноцветными шариками пломбира и стаканы с малиновой водой.
— Ты хотел рассказать про море.
Михаил взял стакан и посмотрел на свет. Приклеившиеся к стенкам пузырьки заволновались и полетели вверх.
— В море Дирака, — начал он почему-то шепотом, — тоже есть свои пузырьки. Физики называют их дырками. Смешно, не правда ли?
— Нет. Я часто слышала это слово от Евгения Осиповича, когда писала под диктовку.
— Ах, да! Конечно… А об эволюции метагалактики ты тоже слышала?
— Нет, — она покачала головой. В тусклом свете люстр ее высоко взбитая прическа блеснула медным отливом хны.
— Тогда слушай… Это было давно. Очень давно. Наверное, пятнадцать миллиардов лет назад, когда, как уверяют некоторые ученые, не было ни атомов, ни даже самого времени. Вселенная тогда была очень маленькая. Она могла бы уместиться в пространстве теперешней земной орбиты, И вдруг произошел взрыв. Впрочем, это было не вдруг. Просто в какой-то момент скрытые эволюционные изменения привели к скачку, и вселенная взорвалась. Она кипела, как адский котел. Рождались частицы, атомы, элементы. Вселенная пухла, как на дрожжах, и разлеталась во все стороны, как осколочная мина. И все это уже протекало во времени, которое с тех незапамятных пор неумолимо отсчитывает секунды жизни и людей и звезд. А наша метагалактика все разлетается и разлетается. Уносятся прочь друг от друга звездные острова, меняется кривизна пространства, уменьшается тяготение. Может быть, и время меняется тоже и все ускоряет и ускоряет свой сумасшедший бег. Но главное не в этом. Разбегание галактик, рассредоточение вещества должно привести к разжижению вселенной…
Михаил взглянул на Ларису. Она лениво ковыряла ложечкой ноздреватые груды сиреневого мороженого, смешивая с шоколадным. Время от времени она кивала головой, скользя глазами по сторонам. Удлиненные, они казались странными и глубокими. «Совсем не слушает», — подумал он и нарочно стал говорить запутанно и сложно:
— Чтобы спасти вселенную от разжижения, пришлось дополнить теорию концепциями творящего поля, рождения квантов из ничего. Это был тупик. Только на основе представлений Дирака о природе вакуума… Ты слушаешь меня?
Она вздрогнула.
— Конечно, слушаю. Ты рассказываешь очень интересно… Об этом… О звездах…
— А может быть, поговорим о чем-нибудь другом?
— Почему же? — слабо запротестовала она. — Так интересно было слушать.
— Мне очень трудно сейчас, Лариса, — неожиданно для себя сказал он, взяв ее за руку. — Еще недавно я был маленькой частицей большого потока… А теперь я остался один. Только частица, а потока нет.
Он даже поморщился от своих слов, почувствовал, что говорит не так.
— В общем, понимаешь. Орт хотел качественно и количественно промоделировать процесс рождения вещества из вакуума. Я помогал ему создать установку, с помощью которой можно было бы индуцировать трансмутацию пространства в кванты. Но Орт умер, и я остался один… Я не могу забыть об этом. Я должен, должен поставить такой опыт. Иначе я буду грызть себя всю жизнь.
— А какое практическое значение будет иметь этот опыт?
Михаил удивленно взглянул на нее и вдруг понял, что она опять ушла в себя и, стараясь казаться умнее, лишь повторяет где-то подслушанные фразы.
— Не знаю… пока… Может, тысячи лет люди не выжмут из этого ничего. Это же научный поиск, который не измеришь никакими деньгами и без которого человечество выродилось бы в шайку прагматических роботов. Правильно писал один академик — плохо еще у нас планируют научные работы. Разве можно порой предсказать результат и до копеечки подсчитать экономический эффект от того или иного исследования? По крайней мере, в применении к поисковым работам это абсурдно… Ну да ладно, это уж другой разговор.
— Знаешь, Миша, я раньше думала, что про таких людей, которые за все душой болеют, только в книжках пишут. А ведь ты такой…
— А ты не такая? А Евгений Осипович? А Урманцев?
— Да, правда… Только Евгений Осипович академик… был. Ему положено за все отвечать.