Урманцев внутренне вздрогнул и насторожился. Иван Фомич покраснел.
— Собственно, она и не оставалась без руководителя, Алексей Александрович, — улыбаясь, произнесла Елена Николаевна, с которой у Ивана Фомича накануне состоялся конфиденциальный разговор.
— Что вы имеете в виду? — спросил директор, приподняв насупленные мохнатые брови.
— Ну как же? — она обвела улыбкой присутствующих. — А профессор Пафнюков? Он еще при жизни Евгения Осиповича числился его заместителем.
— Значит, так! — директор нагнул голову. — Лаборатория не может больше оставаться без руководителя. Это не простой вопрос, товарищи… Школа Орта должна жить. Здесь нужен человек, которому близки идеи Евгения Осиповича. Я уже не говорю о прочих качествах, они сами собой подразумеваются… Какие будут соображения? — он распрямился и откинулся в кресле.
— Выдвигать нужно кого-нибудь из наших? — спросил один из членов Ученого совета.
— Конечно! — воскликнула Елена Николаевна. — Зачем мы будем приглашать варягов.
— Можно и варягов, — сказал директор.
Сердце Ивана Фомича дернулось вниз.
— Хотя и не обязательно, — директор принялся рисовать в блокноте чертиков.
Иван Фомич облегченно перевел дух.
— Ну, тогда, я думаю, вопрос ясен… — начала было Елена Николаевна.
— Извините меня, — прервал ее директор. — Я полагаю, мы сначала заслушаем мнение Ивана Фомича. Елена Николаевна права, что он наиболее… компетентен в данном вопросе… И его опыт будет для нас очень полезен, — он обернулся к Пафнюкову. — Я не решаюсь возложить на вас, Иван Фомич, это бремя. Я понимаю, как вы заняты… Да и здоровье вам, наверное, не позволит. В общем, зная, что вы все равно не согласитесь взять лабораторию на себя; я очень прошу помочь нам в подборе подходящей кандидатуры.
Среди мертвой настороженной тишины Иван Фомич почувствовал, что лоб у него стал холодным и мокрым. Им овладело расслабленное спокойствие безнадежности.
— Благодарю, Алексей Александрович, — он облизнул губы, — за… заботу. Вы очень хорошо поняли и вошли в мое положение… Я ведь действительно стал здорово прихварывать… Что же касается заведующего лабораторией, то, мне думается, Глеб Владимирович мог бы…
— Это какой Глеб Владимирович, — перебил Урманцев, — из электрофизического института?
— Да. Владимцов.
— Ну что ж, очень знающий человек! — в голосе Урманцева звучало глубокое удовлетворение. — Правда, в пятьдесят седьмом году в этот институт вернулись некоторые люди, и Владимцову почему-то никто теперь не подает руки.
Иван Фомич сидел с застывшей, как маска, улыбкой.
— Кто еще хочет высказаться по данному вопросу? — спросил директор.
— Трудно найти замену Евгению Осиповичу… — прервал наступившую тишину ученый секретарь.
— Евгению Осиповичу найти замену невозможно, — сухо отрезал директор. — Речь идет только о назначении нового руководителя лаборатории… Но я вижу, вопрос не подготовлен. Отложим до следующего раза. Временно исполняющим обязанности зав. лабораторией я назначаю Валентина Алексеевича Урманцева… Вы не возражаете, Валентин Алексеевич?
— Не возражаю. Уж лучше я…
— Включите в приказ! — перебил его директор, обращаясь к ученому секретарю… — Что у нас дальше?
— Вопрос об аспирантуре на будущий год, — сказал ученый секретарь.
— Давайте тоже перенесем на другой раз… Что еще? Все? Валентин Алексеевич, попрошу вас немного задержаться.
Члены ученого совета поднялись. Сидеть остался только Урманцев. Директор стоя ждал, пока все уйдут.
Секретарша внесла поднос с чаем. Директор подвинул стакан и розеточку с сахаром к Урманцеву.
— В лаборатории нездоровая атмосфера, Валентин Алексеевич, — директор давил ложечкой подтаявшие кусочки сахара. — Не в вашей и не в моей власти убирать людей, которые нам не нравятся, и назначать более симпатичных. Тем паче, когда это касается работников высшей квалификации… Да и объективных данных к этому нет. Всем вам придется еще долгие годы работать вместе. И отношения должны быть соответствующие. В общем, на работе это не должно отражаться. Вы согласны?
— Не во всем.
— В чем именно?
— Есть процессы, за которые я и другие работники не можем брать на себя ответственность. Короче говоря, не все исходит от нас.
— У вас хороший работящий коллектив, Валентин Алексеевич. Это большая сила. И там, где надо, можно так дать по рукам, что… Но нужны факты. Факты! А всякой закулисной лирике противопоставьте коллектив. Если стадо хорошее, то и паршивая овца будет вести себя хорошо. Ясно?
— Ясно. Только…
— Что?
— Это уже, как говорится, из другой оперы. Нужен генеральный эксперимент, Алексей Александрович.
— Считаете, пора выносить в космос?
— Пора.
— Ну что же, попытаюсь провентилировать это в координационном совете… Уж больно много всяких заявок! А спутник — дело дорогое.
— Биофизики ведь добились? И другие институты тоже…
— Ну, ладно! Попробуем. Может, и я чего-нибудь добьюсь. Пишите докладную.
— Вам?
— Нет. Прямо председателю координационнного комитета космических исследований.
— Минуя вас?
— Они мне не начальство. Можете и минуя меня! — улыбнулся директор. — Хитрый вы парень, Урманцев! Молодой, а хитрый.
— Вас тоже бог не обидел, Алексей Александрович.
— Ну ладно, ладно… — проворчал директор. — Да, постойте… Читал вашу статью. Там все правильно? Действительно, чувствительность 10–40?
— Подтверждено экспериментом. Интерференция появляется за порядок до этой величины.
— Значит, в космос хотите?
— Хочу.
— Ну, добро! Значит, мы договорились. В координационном комитете я это дело провентилирую, а вы обещаете мне примирить разбушевавшиеся страсти в лаборатории. Так?
— Никаких особых страстей-то и нет, Алексей Александрович, если бы Иван Фомич…
— Не объясняйте, я все знаю. Не хочу больше слышать про вашу лабораторию! Что, у меня других дел нет? И докладные записки от Пафнюкова мне не нужны.
— Так я же…
Но директор опять прервал:
— Вы теперь руководитель лаборатории. Пафнюков ваш подчиненный. За его художества спросится с вас. А уж как вы будете его утихомиривать, — ваше дело. Только чтоб я больше ничего о вас не слышал!.. Кроме хорошего, разумеется.
— Понятно, Алексей Александрович. Я вам больше не нужен?
— Располагайте собой, Валентин Алексеевич.
Урманцев, миновав двойную дверь, прошел через секретариат в коридор. Он был зол, но доволен.
13
— Нет смысла быть плохим человеком, если это не доставляет никакого удовольствия, — сказал однажды себе Мильч.
Никто не возразил против мудрой сентенции — в комнате никого не было.
— То же самое можно сказать о хорошем человеке, — изрек Мильч, и снова никто не отозвался. Тогда он ответил сам:
— В наше время хорошим быть легче, а плохим — интереснее.
Период душевного кризиса и тактических сомнений миновал. Зима тревоги нашей позади. Мы не станем повторять ошибки великого комбинатора, наш путь будет верен, как некрасивая жена, и прямолинеен, как мышление ортодокса. Дорога открыта к успехам…
За последнее время рокфеллеровская деятельность потеряла для Мильча всякий смысл. Хранить и сбывать продукцию он не мог — слишком рискованно. Нужно было искать другие пути…
И он нашел.
Сначала разыскал Подольского.
Это был самый подходящий объект. Эрудит-одиночка, у которого не было почти никаких знакомых в административных кругах института вакуума. Разглашения тайны здесь как будто ожидать не приходилось. Михаил сидел перед кипой схем и чертежей и устало смотрел на какой-то график с апериодическими кривыми. На бледном лице его явственно проступало тщательно скрываемое, отчаяние.