— Покажите.
Он достал книгу с полки, раскрыл ее и показал портрет.
Я почувствовал что-то вроде легкого головокружения. Земля поплыла из-под ног. Это был Ги де Мопассан и в то же время не был. Какое-то неуловимое сходство с Сережей напоминало о том, что рассказывал мне вчера мой аспирант.
Я взглянул еще раз, и мне показалось, что знаменитый писатель подмигивает мне с портрета.
— Это не Мопассан, — сказал я.
— Вы думаете?
Сережа закрыл книгу и поставил ее на полку.
— Вам бы следовало остепениться, — сказал я.
— Вы думаете? — спросил он.
— Непозволительно. Легкомысленно. Глупо.
— Вы находите?
— Стыдно! — сказал я и, хлопнув дверью, вышел из магазина.
27
С диссертацией у Серегина не очень-то ладилось. Отрывок, который он мне показал, привел меня в тихий ужас.
Вместо того чтобы ограничиться довольно обширным материалом, взятым из истории культуры и теории знаков, он стал рассказывать о планете Ин.
Я живо представил себе выражение лиц будущих оппонентов и отзыв, начинающийся примерно такими словами: «Вероятно, произошла ошибка по вине ли машинистки или самого соискателя степени кандидата наук. В диссертацию случайно вклеился кусок из научно-фантастического романа…» — Это не научная работа, — сказал я Серегину.
— А что?
— Вымысел. Беллетристика. Нелепая сказка.
— Какой же это вымысел? Ведь за основу взяты строго проверенные факты.
— А кто их проверял? Лейтенант милиции Авдеичев? Та дамочка, которую ваш Сережа якобы превратил в облако и поднял над лесом? И кто вам поверит?
— Поверят не мне, а Сереже.
— Сереже? А кто такой Сережа? Бывший продавец лотерейных билетов, нынешний сотрудник Ленкниготорга?
— Не только. Кроме того, он…
— Допустим. Даже вопреки здравому смыслу. Но при чем тут вы и ваша диссертация?
— Посредством моей диссертации он и хочет вступить в контакт с человеческой цивилизацией, начать, наконец, диалог двух Разумов, земного и инопланетного. Это не моя идея, эта идея принадлежит самому Сереже. И он настаивает. Категорически настаивает.
— Это для чего же? Уж не для того ли, чтобы помочь вам стать кандидатом наук? Но если Сережа действительно посланец оттуда, то вас и академиком сделать будет мало.
— Вы, кажется, смеетесь?
— Хотел бы последовать совету Спинозы — не смеяться, не плакать, а только понимать. Но разум отказывает, чувства. Вы что же защиту кандидатской диссертации хотите превратить в мировое событие? А о результатах вы подумали?
— Обо всем думал. И сто раз говорил «нет». Но Сережа настаивает. Это его мысль. И он не хочет от нее отказаться.
— Не понимаю. Ни вас, ни его. Вам же это в конечном счете невыгодно. Все члены ученого совета воспримут это как полное отсутствие скромности, как ловкий трюк и погоню за сенсацией, Накидают черных шариков.
— Помилуйте, какая же это сенсация! Это событие. Переворот в науке. Небывалый в истории планеты обмен информацией, Плохого же вы мнения о своих коллегах. Вы заблуждаетесь.
— Нисколько. Поставьте себя на мое место. Мы живем не в мире чудес, а в мире обыденных академических фактов. Никто из членов ученого совета не подготовлен к восприятию этого странного феномена. Вас обвинят в лженаучной махинации, и вашего Сережу отправят на экспертизу. А потом в каком-нибудь научно-популярном журнале, вроде «Техника — молодежи» или «Знание — сила», начнется дискуссия, как о Розе Кулешовой. Одни будут говорить, что ваш Сережа телепат с уникальной психической организацией, а другие, что он шарлатан и фокусник…
— Но вы-то отлично знаете, что он не шарлатан, не фокусник и даже не телепат.
— В том-то и дело, что не знаю. Да и он сам не дает себя узнать. Ведет себя самым недопустимым образом.
— Что вы имеете в виду?
— Все… Сначала помогал этому фантасту Черноморцеву-Ост-ровитянину писать его космические романы, а сейчас помогает вам делать вашу диссертацию. Уж лучше бы остался при своем фантасте. Нет, я этого не могу допустить.
— Что не можете допустить?
— Чтобы в вашу диссертацию проникла вся эта сомнительная игра со здравым смыслом.
— Вы это окончательно? — спросил Серегин. — Или еще подумаете?
— Хорошо, — сказал я. — На неделю отложу свой ответ. Надеюсь, что вы сами взвесите все «за» и «против» и откажетесь от своего странного намерения.
Неделя прошла.
Она прошла в сомнениях, в бессоннице, в конфликте с самим собой. Я высоко ценил способности аспиранта Серегина, удивлялся его энтузиазму, энергии, оригинальному складу его характера и ума. Но всему есть границы. Чувство реальности, здравый смысл не позволяли мне согласиться на этот рискованный и нелепый эксперимент. Многие представляют себе ученых романтиками и чудаками, какими их нередко изображают писатели в угоду сложившимся традициям и благодаря плохому знанию этой среды. На самом же деле ученые так же любят обыденность, как и представители самых прозаичных профессий. Они менее всего подготовлены к восприятию чего-то совершенно неожиданного, слишком парадоксального, почти невозможного, граничащего с чудом. Они презирают всякую шумиху и сенсацию — одни из любви к строгой истине, другие (большинство) из привязанности к привычному, доступному, легко соглашающемуся с обыденной логикой. Не надо думать, что каждый ученый — это не сумевший реализовать свои потенции Лобачевский или Эйнштейн. И плохо будет Лобачевскому или Эйнштейну, если они не сумеют обосновать свое теоретическое чудо, свою занятую у далекого будущего идею.
Серегин не был ни Лобачевским, ни Эйнштейном. Его теоретическое чудо досталось ему в подарок от будущего слишком легко и случайно. Морально он не имеет права брать от судьбы этот подарок. Ни Лобачевский, ни Эйнштейн не подобрали свое теоретическое чудо на тротуаре, как находят оброненный кем-то кошелек. В противном случае они отнесли бы его в стол находок. А Серегин хочет воспользоваться находкой. И я не могу, не имею морального права это одобрить.
28
В этот раз Сережа торговал книгами под открытым небом на легком столике-раскладушке возле памятника Добролюбову.
— Мне надо с вами поговорить, — сказал я.
— Сейчас я на работе. И не имею права заниматься посторонними разговорами.
— Хорошо. Я обожду. Посижу в сквере.
Ждать мне пришлось около часа.
Сережа тихо подошел ко мне и сел рядом. Лицо его уже не казалось строгим и холодным, а приняло добродушно-обыденное выражение.
— Ну, что там у вас? Выкладывайте.
— Вы что ж? — спросил я. — Решили помочь моему аспиранту написать диссертацию?
— А почему бы и нет? — сказал Сережа и усмехнулся.
Я тоже усмехнулся и сказал:
— К сожалению, он хочет превратить защиту обычной кандидатской диссертации в мировое событие.
— Не он хочет, — поправил меня Сережа. — Я.
— И с какой целью?
— Дело тут не в цели, а скорее в характера.
— Я знаю характер своего аспиранта.
— Дело не в его характере, а в моем.
— Какое отношение ваш характер имеет к его диссертации? Не понимаю.
— Сейчас объясню. Не могу же я придти в Академию наук или в редакцию газеты и сказать, что я пришел поделиться с человечеством своим опытом.
— А что, собственно, вам мешает? Если вам есть что сказать человечеству, то как раз туда и следует обратиться.
— Я бы обратился, но как-то неловко. Боюсь шумихи. Глядишь, еще и почести окажут, как представителю внеземной цивилизации. А мне этого не надо. Я этого не люблю. А фотокорреспонденты способны навести на меня ужас.
— Этого не избежишь, — сказал я.
— А я все-таки постараюсь избежать. Фотокорреспонденты не ходят на защиту кандидатских диссертаций. Все это пройдет без шума, без огласки, как явление довольно обычное. Вы понимаете мою мысль?
— Признаюсь, не совсем.
— Я хочу остаться в тени, пожить, как живут рабочие, служащие, учителя, районные врачи. Мне нравятся эти люди. Я не выношу всяких сенсаций и не хочу выделяться.