— Хищных, — чуть подумав, ответил мальчишка.
— Так у нас есть тигры! — воскликнула Ирина Ильинична.
— Живые?
— Они не живые, но как живые… Вот, ступай по лестнице вверх, а с площадки уже виден один, самый страшный.
Мальчишка осторожно стал подниматься по лестнице, то и дело поглядывая вверх. Последние ступеньки он преодолел с величайшей осторожностью, после чего раздался его восхищенный голос:
— У-у-у, какой!
Карпыч и Ирина Ильинична переглянулись.
— Ну, конспиратор, не можешь без фокусов? — сказала Ирина Ильинична.
— Как живешь, Илларион Карпыч? — спросила она, усаживаясь за письменный стол. Что это тебя давно не было видно?
— Худые вы стали, — сказал Карпыч, — кожа да кости.
— Спасибо тебе, Карпыч, очень приятное замечание.
— Кушать нужно, Ильинична. Себя переломи, а лопай.
— Не всегда хочется. А иногда и забываю. Наработаешься, промерзнешь. Тут же все лето сырость. Жду не дождусь, когда можно будет топить. А приду домой — ничего делать не хочется. Когда еще дочка была здесь, так веселей как-то было. Так с чем пришел, Карпыч?
— Ты не обижайся, Ильинична. Боюсь я…
— Боишься? — рассмеялась Ирина Ильинична так заразительно, что Карпыч невольно улыбнулся.
— За тебя боюсь, Ильинична, — сказал он серьезно. — Ты и так худая, как загнанная лошадь, а то и вовсе…
— Да что ты крутишь, говори прямо.
— Прямо, прямо. У самого сумления имеются… Ты-то помнишь дело с картой? Это когда Павла твоего расстреляли.
— Хотела бы забыть, да, видно, не смогу.
— Так я, — Карпыч наклонился к самому столу и еле слышно сказал: — ту карту видел…
— Какую карту? — побелевшими губами спросила Ирина Ильинична. — Ту самую?
— Ее.
— Но я же помню, мы ее искали!
— А нашли?
— Нет.
— То-то… Увез ее Калныков, увез.
— Конечно, конечно, нам она была еще так нужна. Постой, Илларион Карпыч, да ведь он же ее в броневике увез, мы же потом выяснили.
Карпыч оживился.
— Вот она, память-то молодая. Правильно, в броневике, а как же! Калныковские китайцы как жахнут вдоль по Синей речке. Митрофанова тогда как раз отряд стоял, и по закраине и… Так как же я — то мог забыть? А карта та самая, даже уголок оторван, это когда Калмыков в сердцах по ей нагайкой хлестнул. Примета верная…
— А где ты ее видел?
— Так, один человек показал… — нахмурился Карпыч. — Человек так себе… Да будто я его где видал…
— А какой он из себя? — после некоторого молчания спросила Ирина Ильинична.
— Такой… Урода он, вот какой. Верно, встречала его, он вот так ходит… — Карпыч вышел из своего уголка и, припадая на левую ногу и передвигая всем туловищем, показал, как ходит этот человек.
— А лицо, лицо? — спросила возбужденно Ирина Ильинична.
— Подряпано лицо… Медведь, говорит.
— Вы сказали «подряпано»?
— Ну, рубцы, шрамы по всей морда.
— Я его знаю, — твердо сказала Ирина Ильинична. — Я его много раз встречала и никакого внимания не обращала. Очень часто я видела его с лодкой, такой белой.
— Люминиевая, люминиевая у него лодка, — поддакнул Карпыч.
— А однажды, было это лет пять или шесть тому, он продавал на рынке, возле речного вокзала, тушки енотовые.
— А отчего ж, он может. Что ты, Ильинична, зверя он знает всякого.
— Да, да, — я подошла к нему и спросила, не найдется ли у него шкурки енотовидной собаки. «Нет, — говорит он мне, — матушка, шкурки все сдал», и тут он мне будто знакомым показался. В глазах что-то… Я ему тогда: «Вы меня извините, но я вас где-то видела». «А это очень даже возможно, матушка». Да как закричит на весь рынок: «Кому сала енотового? Кому лечиться? Кому жениться? Налетай, туберкулезные, налетай, болезные!..»
— Он, он самый, — сказал Карпыч, — он кабы мастером не был, так прямо кловун, шут балаганный.
— Ой, Карпыч, может, это все только твои страхи? — спохватилась Ирина Ильинична. — Карта могла быть и потеряна, и продана, да мало ли что, может, ты ошибся, хотя нет, нет, не сердись только. Я тебе верю.
— Оперативная карта была, Ильинична, чтоб ее кто продал? Слышь, Ильинична, у тебя фотографии не сохранилось, той, помнишь, что сняли с мертвого?
— Кажется, есть…
— Там же весь штаб калныковский, может, кого знакомого стретим?
— Тогда посиди тут, Карпыч. Я сейчас приду.
Ирина Ильинична быстро вышла из кабинета и вскоре вернулась с большой синей папкой,
— Вот тут калныковцы, здесь не одна фотография.