Стэси показал рукой на башню.
— Это были Главные Часы, по которым ставились все остальные Контроль Центрального Времени, своего рода министерство времени, постепенно занял старые парламентские здания, так как функции законодательного собрания уменьшались. На деле абсолютными правителями города были программисты.
Как и Стэси, Конрад не спускал глаз с батареи часов, беспомощно остановившихся на одной минуте первого. Казалось, остановилось само время, а большие служебные здания вокруг площади повисли в безвременье между вчера и завтра. Конрад подумал, что если бы только кто-нибудь мог пустить в ход главные часы, то весь город вдруг ожил бы, в мгновенье его улицы заполнились бы энергичной толпой людей.
Они пошли обратно к автомобилю. Конрад оглянулся на часы, их гигантские стрелки-руки были подняты вверх.
— Почему они остановились? — спросил он.
Стэси с любопытством посмотрел на него.
— Неужели это не ясно из того, что я рассказал?
Конрад оторвал взгляд от десятков часов, окаймлявших площадь, и хмуро взглянул на Стэси.
— Представляете себе, что это была за жизнь для подавляющего большинства тридцатимиллионного населения города?
Конрад пожал плечами. Синих и желтых часов, как он заметил, было больше, чем других, очевидно, главные правительственные учреждения находились в районе площади.
— Это была высокоорганизованная жизнь, и она лучше той, которую ведем мы, — ответил он, наконец, продолжая с интересом рассматривать все вокруг. — Я предпочитаю пользоваться телефоном всего один час в день, чем не иметь его совсем. На то, что дефицитно, всегда устанавливаются нормы, не так ли?
— Но это был такой образ жизни, когда все было дефицитно. Не думаете ли вы, что есть предел унижению человеческого достоинства?
Конрад фыркнул.
— Мне кажется, что здесь все — само достоинство. Поглядите на эти здания, они простоят тысячи лет. И сравните с ними дом моего отца. А подумайте о красоте системы, работающей точно, как часы.
— Только и всего, — строго сказал Стэси. — Человек был лишь винтиком в большом механизме. Все твое существование расписывалось и публиковалось в газетах, раз в месяц тебе его присылали почтой из Министерства Времени.
Конрад смотрел в сторону, и Стэси заговорил настойчивей и громче.
— И в конце концов вспыхнуло восстание. Интересно, что в любом промышленном обществе раз в век происходят социальные перевороты, и начинают их каждый раз люди все более высоких социальных слоев. В восемнадцатом веке начала городская беднота, в девятнадцатом веке все началось с выступлений мастеровых, а это восстание подняли служащие, жившие в крошечных, так называемых «модерных» квартирках, поддерживавшие с помощью кредитной пирамиды экономическую систему, которая отказывала им в какой бы то ни было свободе волеизъявления личности, приковывала их к тысячам часов.
Конрад вглядывался в одну из боковых улиц. Поколебавшись, он спросил нарочито равнодушным тоном:
— Что приводило в движение эти часы? Электричество?
— Большинство часов были электрические. Некоторые часы имели механизмы. А что?
— Мне просто интересно знать… каким образом все они работали.
Он немного отстал от Стэси и, бросив взгляд налево, посмотрел на свои часы. В переулке на зданиях висело около тридцати часов, ничем не отличавшихся от всех тех, что он уже видел сегодня.
Но там было и нечто примечательное. В центре портика, крытого черным стеклом, над входом в здание, в пятидесяти ярдах от площади, по правой стороне висели часы. Их синий выгоревший циферблат имел дюймов восемнадцать в диаметре. Их стрелки показывали четверть четвертого — точное время! Конрад чуть было не сказал об этом явном совпадении, когда вдруг увидел, что минутная стрелка подвинулась на одно деление. Несомненно, кто-то вновь пустил часы; даже если у них была неистощимая электрическая батарейка, через тридцать семь лет они бы не показывали такое точное время.
Конрад плелся позади Стэси, который говорил: