А вечером мать с поля пришла, ничего понять не может – дом чисто убран, двор выметен. Сын на пороге её встречает, за стол ведёт, а на столе похлёбка густая ароматная, лепёшки белые пышные.
Как горько ни приходилось прежде бедной женщине, держалась, слезинки не пролила, а тут от счастья слёзы ручьём полились.
Так теперь и пошло. – По три раза за день Нгуэн пропалывал огород. Раз семь подметал пол. Спина у него гудела, поясницу ломило, зато руки и ноги не знали устали.
Уж дома и делать больше нечего стало, и решил Нгуэн податься в чужие края – мир поглядеть, денег заработать. Мать погрустила-погрустила да и согласилась. Поднялся парень в горы, спустился с гор – вот уже вокруг и чужие земли – чужие деревни, незнакомые люди. И куда ни пойди – всюду хороший мастер нужен. Чего только Нгуэн ни делал – и корзины плёл, и плоты сплавлял, и дома строил, и лодки долбил – и, за что бы он не взялся, всё его руки делать умели. Да так ловко, что никто угнаться за ним не мог.
Время идёт, то спешит, то ползёт, плетёт наш Лентяй корзины и думает: – ничего-ничего, немного терпеть мне осталось, всего три года.
Время идёт, то спешит, то ползёт, сплавляет Лентяй по реке брёвна, а сам шепчет: – ничего-ничего, два года всего терпеть осталось.
Время идёт, то спешит, то ползёт, конопатит Лентяй лодки, бормочет себе под нос: – ничего-ничего, всего один годик осталось терпеть.
Время идёт, то спешит, то ползёт, наконец-то Лентяй домой возвращается, в гору поднимается, с горы спускается, напевает чтобы легче идти: – ничего-ничего, всего три денёчка осталось!
Вот наконец и прошло три года и три дня впридачу, вернулся Нгуэн в родные края, но не к матери родной поспешил, а в лес к заветному дереву: – Эй, лесной дед, забирай свои руки-ноги волшебные, верни мне мои простые!
Лесной Дед тут как тут – развернул шёлковую тряпицу, вынул оттуда простые руки-ноги, забрал волшебные. Приложил старые руки к лентяевым плечам, а они не пристают, отваливаются. Приложил ноги куда следует, и ноги приставать не хотят.
– Да, – вздохнул Дед, – совсем они обленились за три-то года. Слыханное ли это дело – столько времени никакой работы не знать! Ну, да ты не унывай, зачем они тебе? Ты же мечтал всю жизнь на циновке лежать, ничего не делать? Вот твоя мечта и сбылась.
Заплакал Лентяй – как же я жить то теперь буду, как матушке на глаза покажусь! Да и не доберусь я до дома – здесь пропаду!
– Ладно, – говорит Дед, пожалею я тебя, непутёвого. Пошептал он слова заветные, руки-ноги Лентяя на место и приросли.
Сможешь заставить их трудиться – хорошо, а нет, так не удержишь, отвалятся и больше не прирастут – тут и я помочь не в силах буду. – Сказал так и исчез, будто не было.
Еле-еле заставил Нгуэн свои ноги встать. Прикрикивал на них, подгибаться не давал. Шаг за шагом крепла его походка – и вот уж, гляди, топают ноги не хуже волшебных. С руками потрудней пришлось – всё поначалу из них валилось – варёными плетьми висели, пальцы не гнулись. Но и с руками Нгуэн справился – была бы голова на месте. Всё, чему голова обучилась, и рукам научиться пришлось.
Мать обрадовалась – сын вернулся. Да не с пустым кошельком – можно теперь волов прикупить, о нищете забыть.
Ну что ещё про Нгуэна сказать? – Кто помнит теперь, что Лентяем его прозывали? Может кто другой и лентяй, а он для всех Мастер Нгуэн – самый уважаемый в деревне человек.
А Лесного Деда он с той поры ни разу не встретил. Да и зачем?