- …Каждое утро морские пехотинцы отдают честь национальному флагу, - рассказывал тот. - Вернее, так было раньше. Флагшток в Таконе высотой одиннадцать метров. Когда ваша артиллерия начала регулярный обстрел, флаг стали лишь приподнимать над землей, для проформы, без надлежащего церемониала. Но вашим артиллеристам все равно удавалось ежедневно лишать американцев одного полотнища…
- А ничего говорит, - рассмеялся Лыонг. - Скажи ему, пусть продолжает.
- Хорошо, - ответил пленный, - только, если можно, дайте сигарету. То, что я видел сегодня, ужасно. Все эти мертвецы… Среди них я увидел знакомого, я узнал его по монетке, висевшей на шее. Да, я понимаю, я у вас в плену и здесь фронт, но, клянусь, я ничего не знаю, кроме склада знамен и флагов в блиндаже. Что я знаю об армии? Знаю, что американская армия разделяется на пять военных зон. Я принадлежу к той, которая действует в Азии, прибыл сюда в прошлом году. Могу засвидетельствовать, что еще ни в одной точке земного шара не было стольких продырявленных американских знамен и флагов. Вы бы ужаснулись, если б узнали, какой объем работы мне приходилось выполнять. Я давно уже ничего не шью - нет материи. Мы с напарником только и знаем, что сидим в блиндаже за швейными машинками и с утра до ночи латаем рваные полотнища, придавая им более или менее пристойный вид. Может, вам неинтересно?
- Пусть говорит, - сказал Лыонг. - Дай ему еще одну сигарету.
Американец как будто немного успокоился. Разминая сигарету, он осторожно поглядывал на Лыонга.
- Когда я проходил мимо трупа своего знакомого, то невольно отвернулся. Не мог иначе. Его темные ухоженные усы, отличная военная выправка, его отец, стрелочник на железной дороге, - все это в одно мгновение перестало для меня существовать, перестало иметь хоть какое-нибудь значение! Здесь, на базе, мы, солдаты Соединенных Штатов, каждый день должны были отдавать честь национальному флагу, пусть даже рваному. И каждый убитый американский солдат, после того как его положат в нейлоновый мешок, купленный в Токио, удостаивался чести быть обернутым в наш флаг, хотя и рваный… Что поделаешь? Ведь ваша артиллерия не замолкает ни на один день. Я бы не посмел от вас ничего скрыть, но я и в самом деле, кроме этого, ничего не знаю, потому что изо дня в день только и делал, что сидел в блиндаже и латал, латал, латал…
- Будете еще допрашивать? - спросил Фан.
Лыонг встал и сказал:
- Переведи ему, что всю свою оставшуюся жизнь пусть благодарит Освободительную армию. Если бы сегодня утром мы не схватили его, сейчас он сгорел бы, как паршивый пес; нечего было бы и флагом прикрыть. Разве он сам-то не понимает этого, что ли?
* * *
Дао все считали одним из самых заботливых в полку каптенармусов. Каждый день он доставлял еду разведчикам прямо на боевые позиции. Ему уже было за сорок. Невысокий, лысый, всегда спокойный и неторопливый, этот человек не расставался с потертой кожаной планшеткой, висевшей на боку. И сколько было бомбежек и обстрелов (бывало, сгорало все - и одежда, и вещи), только с планшеткой ничего не случалось! В ларчике, как солдаты окрестили его планшетку, неизменно хранились баночка с солью, сверток с приправами и ножницы, которыми Дао стриг солдат. Кухня разведроты находилась на склоне одного из холмов, как раз напротив КП полка. Изо дня в день Дао спускался к ручью, чтобы набрать воды для огромного котла, в котором готовилась пища. Это место всегда подвергалось бомбардировке авиации и обстрелу вражеской артиллерии из Такона. Но Дао трудился как пчела и не обращал на это никакого внимания. Он умудрялся подходить к самой линии заграждений, чтобы поймать забредшую туда козу, пробирался в пустовавший завод кровельного железа, подбирая оставленные там мешки риса, ему удавалось раздобывать зелень, трофейные канистры с постным маслом и многое другое.
В годы борьбы с французами Дао сражался в батальоне, состоявшем из вьетнамских эмигрантов, выходцев из бедных семей, чьи предки когда-то в поисках заработка разъехались по Лаосу, Камбодже, Таиланду. Этот батальон, сформированный в Таиланде, участвовал во многих боях на землях Центрального и Южного Лаоса. После установления мира его бойцы и командиры получили возможность вернуться во Вьетнам. Трудно было представить, что добродушный Дао почти половину своей жизни провел в чужих краях и прошел буквально через все: искал рыбацкое счастье на Меконге, был парикмахером, чинил велосипеды и жил в предместьях, населенных циркачами, переписчиками казенных бумаг, уличными зубоврачевателями и мелкими лоточниками. Вся разведрота привыкла называть его отцом. Этот добрый, искренний человек давно привык к незлобивым шуткам бойцов.
- Отец, опять велят социальное происхождение проверить! Ты сейчас как назовешься?
- Как назывался, так и назовусь. Солдат революции, вот и все. Понял?
- Отец, так ты ведь у нас доброволец-интернационалист!
- Отец, а вот свернем американцу шею, как тогда станет разворачиваться революция в Лаосе, Камбодже и Таиланде?
- Отец, сегодня вечерком, как понесешь в окопы ужин, не забудь заглянуть к нам, покажем кое-что интересное.
- Что такое?
- Да там, недалеко от наших позиций, американское «кладбище».
- Вот балбесы! Мало я мертвых американцев видел, что ли!
В один из вечеров Дао понес еду своим семи разведчикам, находившимся на высоте с отметкой 585. Едва начали сгущаться сумерки, как на участках, где были повреждены боевые позиции, появились группы бойцов с винтовками, лопатами и бревнами на плечах, с прицепленными к широким поясам мотками колючей проволоки. После дня напряженных боев им предстояло немало сделать: вновь оборудовать склад боеприпасов и оружия, поправить окопы, эвакуировать в тыл раненых и захоронить погибших.
Наконец, после двухкилометрового пути, Дао добрался до Лыонга и Фана, которые еще оставались на позициях пехотинцев.
- Слышал, вы взяли нескольких американцев? - спросил Дао, передавая Фану две рисовые лепешки и мешочек с зеленью.
- Иди к Лыонгу, отец, - засмеялся Фан, - принимай у него трофеи!
- Сегодня утром взяли нескольких пленных, - сказал Лыонг. - Они там, в соседнем блиндаже. Ты, отец, их накорми и отведи к нашим.
- Мне еще надо отнести еду нашим товарищам, которые сидят у линии заграждений.
Пленных было трое: портной Том, какой-то длинный, нескладный верзила и спесивый лысоватый солдат в очках, похваставшийся тем, что его отец и дядя - совладельцы известной сталепрокатной компании, а он сам студент-этнограф. Когда этот этнограф во время допроса заявил, что он здесь защищает свободу и независимость вьетнамцев, Лыонг едва сдержался, чтобы не залепить ему пощечину.
Дао дал каждому пленному по рисовой лепешке. Пока они ели, стал обходить все вокруг и вскоре нашел трофейную канистру с подсолнечным маслом. Американцы уплетали лепешки, студент-этнограф сидел, повернувшись спиной к своим собратьям, словно боялся, что у него отнимут его долю.
- Как бы эти вояки, - заметил Фан, - не стали брыкаться по дороге, особенно если налетит авиация. Трусоваты больно. В прошлый раз пришлось связать одного такого и тащить на себе. Потом все болело!
Дао привязал себе на спину канистру, на зеленой боковой стенке которой изображалось американско-вьетнамское рукопожатие. Дао щелкнул затвором и сердито глянул на этнографа.
- Помни, отец, - сказал Лыонг, - за этим очкариком глаз да глаз нужен…
- Пригляжу, не бойся, - со смешком ответил Дао. - Нужно бы ему, пожалуй, урок преподать… А то, чего доброго, вернется в свою Америку и опять станет кричать, что он сражался за независимость Вьетнама. Нет, непременно ему нужен хороший урок.
- Что ты хочешь с ним сделать? - подозрительно спросил Лыонг. - Помни, ты за него отвечаешь головой. Сегодня же ночью он должен быть доставлен в полк. Никакого нарушения дисциплины, а то взыскание наложу!
- Не бойся! Просто маленькая туристическая прогулочка, только и всего! В полк он успеет попасть!
Дао повел пленных мимо пылавших участков, подожженных напалмовыми и фосфорными бомбами; здесь же неподалеку лежали убитые в сегодняшнем бою американские солдаты. Бледно-зеленые языки огня пламени еще облизывали тела погибших. Студент долго смотрел на эти обезображенные трупы и вдруг, закрыв лицо руками, зарыдал, повторяя слова молитвы. Двое других пленных сыпали проклятия в адрес собственного президента и пилотов, сбрасывающих фосфорные и напалмовые бомбы.