Но Кхюэ протянул руку к широкому кожаному ремню замполита, на котором кроме планшетки и пистолета висело несколько больших пластмассовых фляг, и сказал:
- Давайте, командир, я помогу!
- Ничего, я сам, сам! - решительно начал отказываться Кинь и заторопился: - Пошли, Кхюэ.
- Подожди немного, - предложил Кхюэ, - они вот-вот снова начнут…
Не прошло и десяти минут, как противник действительно начал бомбардировку переднего края. Пока они пережидали бомбежку и обстрел, Кинь спросил Кхюэ, получал ли он за это время письма из дому. Хотя Кхюэ не любил откровенничать, он знал, что замполит искренне интересуется судьбой его близких, да и сам Кхюэ последнее время часто думал о них: со времени начала операции он не получил из дому ни строчки. Недавно, оказавшись в одной землянке с только что вернувшимся из госпиталя командиром пехотного взвода, Кхюэ узнал, что его сестра служит в одном из медсанбатов, расположенном неподалеку отсюда, что она закончила ускоренные курсы медсестер.
Обо всем этом и рассказал сейчас Кхюэ замполиту. Устремленный в одну точку раненый глаз Киня, в котором отражались вспышки взрывов, подернулся влагой, и Кхюэ невольно подумал, что, наверное, именно благодаря этому глазу замполит обладает удивительной способностью заглядывать так глубоко в души людей.
- Старина, - тихо сказал Кинь, - многие не понимают, каким образом нам удается в борьбе с американцами сохранять такой высокий боевой дух. Слышу и удивляюсь. Нам-то это хорошо понятно… Твоя сестра давно в армии?
- Нет, совсем недавно, раньше она была в добровольческой молодежной бригаде.
- А туда она давно вступила?
- Еще раньше, чем я в армию. Она работала в системе транспортной службы.
- Тогда девушки на Чыонгшоне были редкостью… Кхюэ захотелось перевести тему разговора, и он спросил Киня:
- Лы писал вам что-нибудь?
- Ничего! - Кинь вдруг весело рассмеялся: - Неблагодарный мальчишка!
- Можем идти, товарищ командир!
Не успел Кхюэ договорить, как Кинь стремительно поднялся, и оба, лавируя между свежими воронками и кучами поднятой снарядами земли, направились к главному ходу сообщения.
В узком, неглубоком, как борозда, ответвлении Кинь сразу узнал одну из первых траншей, вырытых их полком. Навстречу им попалось несколько солдат с лопатами, и Кинь, шагая следом за Кхюэ, подумал: «Какой солдат первым вонзил в землю здесь свою лопату? Кто прорыл эти ходы и траншеи, с каждым днем все глубже и глубже вгрызающиеся в оборону врага? Где они, эти безвестные герои?»
Плотный слой тумана начал окутывать землю и уже закрыл от взора вечернее небо, но еще пробивалась сквозь пелену тумана подмигивающая зеленоватым глазком звездочка, да вдруг вспыхнул огонек одиночного выстрела в направлении вражеских заграждений. И тут же в ответ с противоположной стороны замелькали вспышки винтовочных и пулеметных выстрелов. В небе по-прежнему слышался пронзительный свист реактивных бомбардировщиков. Неожиданно, перекрывая все звуки, раздался голос громкоговорителя с вражеской базы. «Английский здесь звучит, как собачий лай из будки, - подумал Кинь. - Кто же это из американцев мрачно пошутил, сказав, что якорь, брошенный в Кхесани, теперь превратился в кусок сыра? Несколько месяцев назад Джонсон приказал своим генералам любой ценой удержать Такон. Значит, вот что такое Такон!» Мысли одна за другой замелькали в голове Киня: «Позднее наше командование направит сюда свежие, недавно укомплектованные полки и дивизии, и судьба вражеских войск будет решаться на последнем этапе операции, но все подразделения, которые здесь пройдут, пройдут по следам солдат пятого полка. Эти траншеи и окопы стали исходным рубежом для наступления…»
Вдоль бруствера валялись скрючившиеся трупы американцев, тяжелый трупный запах смешивался с густым запахом одеколона.
Прямо над нашими позициями, засеребрившись на стертых краях солдатских лопат, появился серп месяца. Кхюэ привел Киня к передней линии траншей. Из глубины вражеской обороны доносился рев моторов, а здесь раздавался тихий, размеренный шум от множества вонзавшихся в землю лопат. В темноте мелькали согнувшиеся фигуры, поблескивали каски, слышалось разгоряченное прерывистое дыхание.
- Четвертая рота! - Среди всеобщей тишины шепот Киня показался слишком громким.
- Ребята, никак, наш замполит?
- Как, молодцы, здоровы? Как воюете? Хорошо?
- Вы-то как, товарищ командир? Мы не подкачаем, уже немало америкашек подбили!
- Молодцы!
- Товарищ командир, потише говорите!
- Хорошо. Есть не хотите?
- Тише, товарищ командир, еще тише!
- Я вам тут несколько фляг с супом принес, налетайте!
Кхюэ повел Киня через позиции пехотинцев к артиллерийским батареям.
И здесь - скрежет вгрызавшихся в землю лопат. Из какой-то землянки доносились приглушенные голоса. Навстречу попалась группа солдат с лопатами. В темноте терялась земля под ногами. В сполохах разрывов зловеще зеленели лица мертвых американцев.
Услышав вой снаряда, Кхюэ накрыл своим телом Киня, затем поспешно отвел его в глубокий окоп с перекрытием. Совсем рядом заскребла о землю лопата и кто-то ругнулся:
- Кому это глаза повышибло, что прется не глядя?
- Это я, старики! Пришел вас проведать, это я - Кинь! - тут же раздалось в ответ.
6
Тхай Ван открыл следующую, исписанную мелким почерком страницу дневника Лы:
«Полночи проговорили с Нгимом около хижин носильщиков. Позади, по круто уходящему вверх горному склону, петляет дорога. Нгим - один из тех, кто проложил ее через этот глухой лесной массив. Мы только двое суток носили здесь снаряды, а группа Нгима уже почти целый месяц занимается этим. Говорит он по-вьетнамски с трудом, часто помогает себе жестами. От него за версту несет крепкой махоркой, которую мы зовем горской. Нгим молод. Ему недавно исполнилось двадцать.
Как- то раз мы вместе с ним вплавь переправлялись через небольшую речку. Когда вышли на противоположный берег, я так замерз, что у меня зуб на зуб не попадал, а Нгим выглядел бодрым, словно на него совсем не действовал холод. Он сразу же принялся есть маниоку.
- Ты женат? - спросил я.
- Да, но жены нет!
- Как же это?
- Американец забрал!
- Что ты дома делал?
- Партизанил.
Нгим казался мне тихим и застенчивым парнем. Я заметил, что его товарищи и девушки-горянки с уважением относились к нему и никогда не упускали случая перекинуться с ним словом или шуткой. Часто происходил примерно такой разговор:
- Нгим, чем ты занимаешься?
- Ношу снаряды!
- Ты хочешь в армию?
- Хочу!
- Почему же не идешь?
- Не пускают! Велят носить снаряды!
Нгим и еще несколько человек чудом спаслись во время проводившейся американцами карательной операции в населенных пунктах, расположенных вдоль живописной горной реки. Трудовой день в семье Нгима, которая проживала в селе Алау, начался, как обычно. Его отец, раскуривая трубку, чинил охотничье ружье, жена ушла К реке за водой, младшие братья еще спали, а мать хлопотала по хозяйству. Вокруг дома в поисках пищи мирно бродили куры и свиньи. Неожиданно раздался гул: по берегу реки к селу шли танки и бульдозеры. Все растерялись. Отец даже выронил изо рта свою глиняную трубку. Мать и жена Нгима, вернувшаяся с полными ведрами воды, запричитали.
Американцы и солдаты марионеточной армии, спрыгнув с танков, начали поливать бензином бамбуковые хижины. Огонь разом охватил все вокруг. Затем на деревню устремились бульдозеры и танки. Бульдозеристы, молодые парни, не переставая жевать резинку и нагло улыбаясь, ловко направляли нож отвала на деревья и дома. Тем временем взвод марионеточной армии открыл стрельбу, преграждая путь горцам, пытавшимся уйти через реку на опорную партизанскую базу. Все утро не смолкали выстрелы, завеса из огня и дыма закрывала землю и небо - американцы осуществляли план создания зоны Макнамары. Вода в реке окрасилась кровью. Громко кричали слетевшиеся вороны, черной тучей закрыв небо до самого леса.
К полудню солдаты ушли. Густой смрад стоял над селом. Нгим выбрался из зарослей прибрежного тростника и, отгоняя назойливое воронье, стал искать среди трупов своих близких, но никого не нашел. Позже он узнал, что американцы затолкали несколько сотен жителей прибрежных сел в наглухо закрытые брезентом грузовики и отвезли всех в концлагерь, наскоро организованный у одной из дорог. Огромный район, где раньше проживали мирные жители, был обнесен колючей проволокой и заминирован. Нгим долго не знал, где его жена, но наконец после продолжительных поисков и расспросов выяснилось, что она тоже в лагере.