Ни бог, ни царь и не герой
Комсомольцам —
внукам и наследникам борцов старой ленинской гвардии
ОТ АВТОРА
Мне выпало великое, ни с чем не сравнимое счастье быть рядовым бойцом старой ленинской гвардии.
За моими плечами долгая и нелегкая жизнь профессионального революционера: подполье, нападения на полицию, экспроприации оружия и денег на нужды партии, нелегальные переходы границы, аресты, побеги, суд, каторга, ссылка, борьба в белогвардейском тылу, партизанская война в Сибири, партийная и государственная работа после победы Октября. С юных лет моя жизнь всецело принадлежит нашей великой партии. Это моя гордость. И если бы мне была дана не одна, а две или три жизни — я не хотел бы ничего иного, как прожить их так же, как прожил эту, к сожалению, единственную…
Мои воспоминания, конечно, не история революционного движения на Южном Урале и в Сибири. Ведь законом боевой работы была строжайшая конспирация, иначе невозможно было бы проводить рискованнейшие и дерзкие операции. Поэтому мы не были осведомлены о деятельности всей боевой организации — каждый из дружинников был в курсе лишь тех дел, в которых принимал участие лично. Та же причина резко ограничивала участие боевиков в общепартийной революционной жизни — нас привлекали главным образом к работе в нелегальных типографиях, к охране митингов, собраний, партийных конференций, к переброске литературы и оружия.
И еще об одном нужно помнить, читая эту книгу: Коммунистическая партия, великий Ленин никогда не рассматривали действия боевиков как основное средство борьбы против самодержавия. Деятельность боевых групп и дружин была лишь малой долей всей многогранной деятельности нашей партии по подготовке масс к социалистической революции. Важнейшим и решающим звеном в борьбе большевистской партии против царизма и капиталистического строя, в борьбе за победу социализма были организации и сплочение самых широчайших масс трудящихся города и деревни.
В этой книге я повествую лишь о том, что хорошо знаю. Да и то не обо всем: я не счел себя вправе писать подробную автобиографию. Просто я попытался нарисовать эпизоды великой народной битвы, наиболее ярко запечатлевшиеся в памяти. Так и сложились мои воспоминания. Только с такой меркой прошу подойти к ним читателей.
ИВАН МЫЗГИН
Станица Динская
Краснодарского края,
1958 год, март
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КАК Я СТАЛ ЧЛЕНОМ ПАРТИИ
Свыше полувека назад на Симском металлургическом заводе, что дымил в самом сердце Южного Урала, меж Уфой и Златоустом, произошел следующий случай.
Машинист парового молота, славившийся своей работой, пришел на смену после очередной выпивки с тяжко гудящей головой. Все знали, что ему смерть как хочется опохмелиться. Кто-то и скажи:
— Михайло, а Михайло! Вот сейчас поставлю тебе под молот полбутылки водки, ты ударь по ней так, чтобы только сургуч с горлышка слетел. Сделаешь — водка твоя!
Машинист взглянул на «затейника» мутными глазами, только кивнул головой и взялся за рукоятку. Восьмисотпудовый боек рванулся вверх, потом молниеносно ринулся вниз, на наковальню, посреди которой поблескивала бутылка…
Окружающие застыли.
Секунда — и молот снова взлетел, замер… Все бросились к наковальне.
Бутылка стояла невредимой, с нее, как и было заказано, лишь осыпался сургуч.
Машинистом этим был мой отец, и для меня описанный случай — как бы символ всей дореволюционной уральской действительности. Подобно тому, как атом повторяет в миллиарды миллиардов раз уменьшенную солнечную систему, так и тут незначительный факт сконцентрировал в себе страшную жизнь тогдашнего рабочего человека: истинный талант-самородок — и запойное пьянство с горя, от беспросветного, недостойного человека существования; совершенное, удивительное владение мастерством — и трата этого мастерства на идиотские затеи.
Я родился в нынешнем городе Симе. Говорю — нынешнем, потому что тогда, семьдесят с лишним лет назад, он был не городом, а селом, где жили рабочие большого Симского завода. Завод принадлежал помещику Балашову, и, хотя крепостное право давно было отменено, рабочие, по сути дела, находились целиком в его власти. Лично я ощутил это, едва появившись на свет. Управляющий приказал моей матери идти кормилицей к его новорожденному сыну, и она беспрекословно подчинилась. Иначе отца выгнали бы с завода, и тогда нашей семье оставалось только умереть с голоду. Перебравшись на житье в дом управляющего, мать вскармливала своим молоком чужого ребенка, а я, оставшись на попечении отца и бабки, сосал ржаную «жамку» из тряпичной соски… С этого начался разлад между моими родителями.