Такой линии и придерживался Иркутский комитет партии в отношениях с возникшим в Иркутске эсеро-меньшевистским Политцентром. Комитет прервал переговоры с Политцентром о совместном выступлении и, образовав свой военный штаб, формировал рабоче-крестьянские дружины, стягивал в район Иркутска партизанские отряды. До поры до времени Иркутский комитет РКП(б) не мешал Политцентру делать вид, что именно он, Политцентр, — решающая сила назревавшего восстания.
Так поступили и мы в Черемхове — формально переворот готовили представители иркутского Политцентра.
Вооружили рабочих. Были созданы отряды по селам. Распропагандированный гарнизон полностью поддерживал восстание. Кроме того, велась подготовка среди воинских частей по линии железной дороги.
Трудно, ох, трудно было организаторам восстания сдерживать нетерпение людей — одновременно приходилось сдерживать и свое собственное нетерпение!..
И вот час пробил.
…В тот день, 20 декабря, я был дома, в Заларях. Вечером у школы остановились сани. Кто-то нетерпеливо застучал в окно.
— Кто?
— Открой, товарищ Мызгин. — Приезжий назвал пароль.
Я отворил дверь, и в сени ввалился человек в овчинной шубе, покрытой инеем.
— Собирайся скорей. Велено прибыть на совет.
Посыльный примчал меня прямо в коммерческое училище — в то самое здание, где мы в экстазе пели, узнав о падении самодержавия. Думали ли тогда мы, что еще реки крови прольются, пока рабочий класс и трудовое крестьянство России обретут власть и свободу!..
В училище собрались руководители восстания.
— Пришла телеграмма Политцентра, — доложил товарищ Кичанов, — немедленно выступать. Иркутяне тоже готовы к восстанию.
Решено было начать в три часа ночи.
Я попал в группу Кичанова — нашей задачей был захват почты и телеграфа. Мы знали, что они охраняются усиленным нарядом колчаковской милиции.
Молча выступили отряды. Ни огонька цигарки. Суровые, напряженные лица…
Наша группа из шести человек заняла исходное положение. Напряженно ждем сигнала…
И все-таки сигнал — гудок Щелкуновского завода — прозвучал неожиданно.
— Вперед!..
Мы стремительно ворвались в здание телеграфа. Часть охраны сложила оружие без сопротивления, ошеломленная и испуганная. Но другая часть заперлась в аппаратной.
— Сдавайтесь! — предложил им Кичанов. — Мы сохраним вам жизнь.
— Бандитам-большевикам не сдадимся! — ответили из аппаратной.
— Напрасно сопротивляетесь. В городе восстание. Все уже в наших руках. Уполномоченный Политцентра приказывает вам освободить телеграф. Во избежание кровопролития еще раз предлагаю сдаться.
Ответа не последовало.
— Выбить дверь! — приказал Кичанов.
Четыре приклада враз ударили в тонкие доски. Дверь разлетелась в щепы…
И тут из аппаратной грянул выстрел… второй…
Мы дали залп. Со стоном рухнуло наземь тяжелое тело. Испуганные крики:
— Сдаемся!.. Сдаемся!..
Четыре человека стояли бледные, подняв руки. Оружие их валялось на полу. Тут же, лицом вниз, лежал убитый — начальник колчаковской милиции.
Он да еще начальник контрразведки оказались единственными жертвами почти бескровного переворота в Черемхове.
Повстанцы захватили и предателя Волохова, управляющего уездом. Я видел его на следующий день — необычно трезвого, но совершенно раздавленного, отвратительного. Через несколько месяцев Волохов был расстрелян за свои преступления перед революцией.
Зато какой сердечной, дружеской была встреча с Машей Митавой!
Вся власть в городе перешла в руки образованного повстанцами Ревкома. Во главе его встал Ю. Кичанов.
Поздно вечером следующего дня Ревком собрался на заседание, чтобы решить, как держаться дальше. Положение оказалось серьезнее, чем мы ожидали. Связь с Иркутском была прервана — видимо, иркутский Политцентр почему-то еще не выступил. Это грозило серьезными осложнениями. Мы послали делегата к чешскому командованию, прося разрешения установить связь с Иркутском по железнодорожной телеграфной линии. Оказалось, что по железнодорожному телеграфу связь есть только в сторону Нижнеудинска. Но чехи обещали, как только будет возможным, связать Ревком с Политцентром.